— Расскажи, сын мой, что случилось утром. Верно ли говорит пресвитер Томаш, что ты спас человека Божьим именем?
Петар вновь пересказал всю историю.
— Ну что же, — повторил епископ задумчиво, — стало быть, открытая вода тебя уже не страшит? Возблагодарим Господа за избавление от напасти…
Перекрестился, произнес формулу отпущения грехов, причастил собственноручно. Петар приложился губами к крупному сапфиру на епископском перстне и встал.
— Обязанности ионита на корабле знаешь твердо? Если нет, иди читай устав, — обыденно велел епископ.
— Но я, Ваше святейшество…
— Никаких «но», сын мой. Через час можешь пойти в трапезную, после возвращайся к пастве в исповедальню до вечерней мессы. К ночи будь на совете. И пусть идет следующий!
Читать устав Петар не пошел. Подумал, не дойти ли вместо трапезной до матери, но в самом соборе его остановил худой прихожанин в обтрепанной одежде:
— Помогите советом, святой отец…
Петар с едва слышным вздохом указал кивком на пустующую кабинку.
— Так и приходится трудиться то здесь то там — иной раз не день и не два пробегаешь, пока пару угрешек домой принесешь… — бубнил тоскливый голос за перегородкой. — А у меня ведь дети малые, и все жрать хотят, нашел отец работу или нет… И вот сосед работу предлагает. — Голос замер в ожидании.
— Что за работа, сын мой? — спросил ионит.
— В разделочную артель, святой отец.
— Так в этом ничего богопротивного нет. Что тебя смущает?
— Там надо… руки переделывать, святой отец. У соседа моего ножи в пальцах и еще чего-то; он пальцы во все стороны выгибать может. А денег много обещает… Дети жрать хотят… — прихожанин затих.
— А китов твой сосед, часом, не слышит? — спросил осторожно Петар, проверяя догадку.
— Он приходил сюда? — заволновался бедняк. — Откуда вы знаете, святой отец?
— Я не знаю твоего соседа.
— Так-то он ничего не говорит, только бахвалится, что угрешек у него — как мальков у пристани. А раз напился и давай рыдать, что киты его мучают, трубят в голове… Неужели от этого?!
— Механическая вивисекция — это грех, большой грех перед Богом, — Петар пояснял свои мысли не столько даже прихожанину, сколько себе самому. — Человек отступает от заповедей, продавая своего Бога и заветы его. Механизация человека — дьяволово изобретение. Содом и Гоморра, отступившие от Господа нашего, были уничтожены. И если жители Кетополиса будут упорствовать во грехе — город ждет страшная участь. Голоса китов суть предупреждение для грешников… Вот и думай, сын мой.
— Значит, если Большая Бойня пройдет успешно — голоса китов исчезнут?! Спасибо, святой отец! — раздалось из-за перегородки радостное.
— Да нет же! — воскликнул Петар. — Киты не виноваты, они всего лишь воплощение гласа Божьего. Определится все не числом убитых китов, а мерой грехов наших… Ты спросил у меня совета, и я отвечу тебе: наверное, есть смысл пожертвовать благосостоянием ради спасения. Помнишь ли, как говорил пророк Иона, которого Господь вырвал из самого чрева кита: «Чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердного своего, а я голосом хвалы принесу Тебе жертву, что обещал, исполню. У Господа спасение!»
Прихожанин молчал.
— Сын мой, слышишь ли?!
Петар заглянул за перегородку — исповедальня была пуста.
Вкуса еды в трапезной Петар не запомнил. Приняв еще пять исповедей, с ужасом понял, что отвечает механически — не от души, а значит, не от Бога. Всего лишь привычно реагируя на ключевые слова.
Слова «киты» среди них не было. Но ионит только об этом и думал.
Верно, поэтому, когда из-за решетки донесся задыхающийся шепот молодой дамы, Петар растерялся. Она была взволнована, у нее было горе. И говорить о нем она была не в состоянии. Казалось, горе не может найти выход, пока не выношено, — в точности, как у самого Петара, в котором зрело к ночному совету зерно гнева.
— Простите, святой отец, я… не могу сейчас, — и зашуршала юбками, застучали каблучки, торопясь прочь.
— Сударыня, постойте! — окликнул ее Петар, покинув свою половину исповедальни.
Дама не обернулась, но замерла. И он спросил то, чего не мог не спросить:
— Вы слышите китов?
Ее резкий хохот, не похожий на женский, заставил ионита отвернуться. И взгляд наткнулся на двоих священников, стоявших рядом. Один, постарше, глядел на него с холодным любопытством. Другой, совсем молодой, — с откровенной ненавистью.
Первого, италийской наружности, с резкими и страстными чертами, Петар помнил. Он был настоятелем одного из храмов Кетополиса; кажется, звали его дон Марчелло. Лицо второго ничего ему не говорило — кроме того, что по непонятной причине тот испытывает к Петару чувства отнюдь не дружеские.
— Что-то случилось, братья? — поколебавшись, спросил Петар. Те переглянулись.
— Ничего, брат, — ядовито прошипел тот, что помоложе. Дон Марчелло со странной усмешкой похлопал своего спутника по плечу, направляя к выходу. Тот повиновался, но кинул злобно:
— Только помни, что совет-то еще не состоялся!..
Запах ладана и смирны должен был наводить на благочестивый лад. Потрескивали большие свечи, тускло освещая необъятную внутренность собора. Из темноты под сводом проглядывали резные кальмары, в слабых отблесках словно шевеля щупальцами. Петар впервые приметил, что собор ночью напоминает смыкающуюся вверху толщу воды.
Все скамьи для прихожан были заняты сейчас ионитами, приглашенными на совет ордена. Дядя Томаш сидел в первом ряду, Петар — на втором, с беспокойством чувствуя злобный взгляд откуда-то из массы иссиня-черных сутан.
— Небольшое дополнение к последнему нашему вопросу, братие, — благодушно прогудел с кафедры епископ. — Нужно подать голоса в пользу или против замены одного из ионитов, отправляющихся утром с флотом. Пресвитер Томаш настаивает на срочной замене брата Мигеля, что служит в Ионе-Кита-Прощающем, на диакона Петара из кафедрального собора. Пресвитер Томаш, прошу вас изложить обстоятельства.
— Я, братие, не буду плести перед вами кружево словес, как могут некоторые, — дядюшка Томаш встал и повернулся лицом ко всем ионитам, не упустив случая метнуть насмешку в чей-то адрес. — Скажу просто: по возрасту и положению диакону Петару давно пора выполнять обязанности ионита в ежегодном паломничестве на борту корабля. И вот беда, преследовавшая диакона, по Божьей воле благополучно разрешилась. Составляя списки отправляющихся с флотом, мы, конечно, не могли такого предполагать. И кто же, кроме самого брата Мигеля, виновен в том, что накануне выхода в море — в строжайший для ионитов пост, братие, да, да! — он решил полакомиться рыбкой?…
Томаш развел руками. Вся его коренастая фигура выражала торжествующее недоумение.
