Ассистент стоял перед фокусником со шпагой в вытянутой руке. Ее остро отточенный конец ходил в миллиметре от лацканов фрака в поисках точки опоры, спускался ниже, к верхней пуговице с зигзагообразной окантовкой, и, потанцевав вокруг нее, уходил ко второй, обломанной, с неряшливо торчащими во все стороны обтрепанными нитками. Пока, наконец, не уперся в пространство между пуговицами на уровне живота. А потом, будто передумав, клинок медленно пошел вниз и в сторону, с низким гулом рассекая воздух.
Фокусник понимающе улыбнулся, его пальцы коснулись пуговиц, фрак скользнул по рукам, упал на мостовую; теперь артист был в одной рубашке — тонкий слой ткани прикрывал тело.
Рука ассистента вновь поднялась, острие шпаги легло на прежнее место, теперь уже лишенное защиты; сборки фланели расходились лучами от готового впиться жала. Напряжение возрастало с каждой секундой, зрители слились в единое целое и даже при желании не смогли бы разорваться, словно нечто гипнотическое было в этих простых движениях; в застывшем взгляде фокусника; в безмолвных па, исполняемых на заднем плане девочкой-ассистенткой. Медленно передвигая ноги, наклонив голову, она раскачивалась под проплывавшую над площадью музыку — почти танцевала, но назвать это танцем не поворачивался язык. Девочка походила на метроном, задающий правильный темп, регулирующий биение сердца, отвлекающий внимание толпы. В шевелении губ угадывался монотонный нескончаемый счет: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…
Но фон всегда должен оставаться фоном, долго смотреть на него не стоит, поэтому Пельша перевел взгляд на сцену. Ассистент встал в позу фехтовальщика: ноги широко расставлены, левая рука отведена назад и согнута в локте, пальцы смотрят поверх головы.
Пластинка, скрипнув, замолкла. Над площадью повисла тишина.
И, как по команде, сжатой до предела пружиной выстрелило запоздавшее время.
Фехтовальщик сделал резкий выпад, заставив толпу вскрикнуть от неожиданности. Шпага на мгновение изогнулась и тут же выпрямилась, легко входя в грудь безоружного оппонента.
На лице факира появился испуг: театральный, плохо сыгранный, но отчего-то щекочущий нервы — большим гусиным пером, медленно и с издевкой.
И в тот же момент Данедин вскинул руку. Из нее вылетело нечто маленькое и круглое, похожее на монету. Вылетело, описало в воздухе дугу и с приглушенным звоном упало к ногам артиста. Фальшивая паника на лице фокусника переросла в настоящий ужас. Он схватился обеими руками за грудь, потом за шпагу, попытался ее вытащить, жутко бледнея лицом, — но только порезал пальцы о клинок. По рубашке быстро расползлось красное пятно, а за спиной Пельша сказали, что это всего лишь лопнул заранее приготовленный пакетик с краской. Такие трюки часто практикуют в синема. «Там вообще много чего практикуют, и если есть желание, за чисто символическую цену можно устроить экскурсию. Вам обязательно понравится, твердо обещаю…»
Ошарашенный ассистент, выпустив оружие, теперь пятился к фургону. В нескольких шагах от входа он оступился, пересек черту, отмечавшую границу сцены, и восторженные зрители восприняли это как сигнал к действию. Они не скрывали своих чувств: хлопали ассистента по спине, жали обмякшую руку, вкладывали в нее засаленные банкноты — вознаграждение за великолепно проделанную работу.
В это время фокусник, закатив глаза, повалился на брусчатку. Рукоятка шпаги раскачивалась с короткой амплитудой.
Под бурные овации толпы с разных сторон набежали ассистенты. Они по очереди щупали пульс, разводили пальцами веки фокусника. Из-за угла фургона выглядывала испуганная девочка.
Пельша не знал, что и думать. С одной стороны, происходящее действительно выглядело правдоподобным: смертельный номер закончился неудачей, карьера иллюзиониста подошла к концу. С другой стороны, на то он и фокусник, чтобы преподнести людям иллюзию. Эффектно умереть и воскреснуть через неделю живым и невредимым — вот его уникальная визитная карточка. Без нее посредственные, устаревшие фокусы не вызвали бы такого небывалого ажиотажа.
Но Пельша никак не мог соотнести произошедшее с действиями Данедина, понять роль недавнего попутчика в разыгравшемся спектакле. А уж тем более — роли его странных провожатых. Пельша видел, как зрители шарахались от картонной акулы и спотыкались о карлика, получая в ответ злобные пинки.
Как только в толпе зародилось первое движение, карлик схватил Данедина за руку и потащил за собой. Человек-акула легко разрезал толпу, его плавник плыл над головами. Возмущенно кричали задетые троицей зрители. Поднявшись на цыпочки, меж частого леса голов Пельша успел увидеть, как трое запрыгнули в подъехавшее такси. Причем карлик ловко, словно маленькая обезьянка, забрался на место рядом с шофером и тут же повернулся к нему, что-то нетерпеливо приказывая. Через секунду взревел двигатель, заставляя мобиль рвануться вперед, и такси исчезло за углом.
Мертвый фокусник все так же лежал на земле, зрители рукоплескали, ассистенты в панике метались туда и обратно, приносили тряпки, прикладывали к кровоточащей ране. Вскоре появилась широкая и длинная доска с десятком узких прорезей, на которую ассистенты аккуратно уложили тело и занесли в фургончик. Дверь захлопнулась. Сцена вмиг опустела, превратившись в ни чем не примечательную часть площади. Даже мостовая, где минуту назад расплывалось кровавое пятно, оказалась начисто вымытой, и лишь блестели влажные от воды камни. Представление закончилось.
Пельша ушел, унося в душе неясное беспокойство.
В гостинице он достал из камеры хранения плоскую кожаную сумку, переложил из нее часть денег в бумажный пакет. Немного подумав, сунул еще одну пачку в карман брюк — на случай, если Андрин окажется алчной особой. Ну, или для другого непредвиденного случая.
В поисках нужной улицы Пельша провел часа полтора. Сначала он пытался воспользоваться картой, но, изучив ее вдоль и поперек, такого названия не обнаружил. Большинство прохожих, как назло, оказывались приезжими и только виновато улыбались в ответ. Местные жители относились к вопросу с подозрением и если снисходили до ответа, то советовали поискать для развлечения другие места. А одна старушка настолько вышла из себя, что прятаться от нее пришлось в переулке без названия, но с запахом, вполне способным его заменить. Больше к старушкам Пельша не подходил.
Постепенно, избирая в качестве предмета возложения надежд все более низкие слои общества, Пельша добрался до самого дна — до откровенных бродяг, отдыхавших в тени мусорного ящика.
Три жителя Кетополиса сидели, прислонившись спинами к стене дома, и развлекали себя плевками в наклеенный на противоположную стену плакат с миловидной девушкой в панаме. Несмотря на унижения, девушка подмигивала и призывала отведать знаменитого кетополийского пива, от названия которого, к сожалению, остались только красно-желтые разводы.
Вопрос об улице Майора Бегстока привел бродяг в неописуемый восторг. Они долго ухмылялись и переглядывались, прежде чем оформить первую мысль:
— Господин-видно-прогулял-все-свои-деньги.
