— Сударыня, постойте! — окликнул священник, и Перл замерла в иступленной надежде услышать то, что спасет ее.
— Вы слышите китов? — тихо спросил священник.
Хрипло расхохотавшись, Перл бросилась к выходу.
Сквозь сумерки по набережной брел дряхлый фонарщик в истрепанной фуражке, едва управляющийся со своей приставной лестницей, и за его спиной разгоралась цепочка золотых огней в туманном ореоле. Над Балленой висели гирлянды флагов: серебряные кальмары на синем поле, вялые и слабые в низком, набухшем тучами небе. Со стороны устья доносился гул; там уже собирались участники карнавального шествия. Промаршировал оркестр, сверкая медью труб и шитыми золотом мундирами, — топот ног казался приглушенным. Погромыхала высокая платформа в клубах угольного дыма — на ней стояли несколько мужчин во фраках, с лицами таинственными и радостными; из-за дощатых бортов выпирало что-то огромное и колышущееся, до времени прикрытое брезентом. На острове светились окна Навигацкой школы: выпускной бал в разгаре. До набережной долетали звуки вальса — юные гардемарины кружили с приглашенными курсистками, взбудораженные и разгоряченные: быть может, им не суждено вернуться с Большой Бойни, но сейчас впереди — целая жизнь, горячая и яркая, полная настоящей, взрослой работы, и счастья, и драки.
Перл не помнила, как пришла сюда, сколько бродила по улицам: сверкающие витрины на проспекте Канцлера, камень и позолота делового района, строгий классицизм здания Университета… Теплый и сочувственный голос священника все звучал в ушах; может быть, подумала Перл, стоило рассказать ему… но что? Что Аделида полюбила Левиафана и за это была низвергнута в пучину? Что она, Перл Уизли, услышала зов и откликнулась на него? Что толща воды уже сомкнулась над головой и ни один взгляд не способен проникнуть в бездну?
Пошел снег. Мост через Баллену теперь был еле виден и казался китовым скелетом; в его стальных ребрах путались клочья тумана. Тусклые огни на другом берегу исчезли, будто закрашенные огромной белой кистью — где-то там в душной квартирке пьянствовал Однорукий Красс, его нож был наготове, и неутоленная страсть, и злая память — наготове. Крупные хлопья таяли, едва коснувшись мостовой, оседали ледяными каплями на щеках, отрезвляли. Перл выдавила смешок: она вдруг поняла, что собиралась идти за Баллену пешком. Голова кружится, ноги гудят от усталости… это чепуха. Но сколько она пройдет по улицам, полным упившимися по случаю праздника пролетариями? Рабочие кварталы и в будний день — неподходящее место для прогулок. И Перл — уже не та Пенни в дешевом платьице и с единственной медной монеткой в кармане, естественная и неприметная, как деталь пейзажа. Перл остановилась у парапета, достала пудреницу, взглянула в зеркальце: огромные, черные глаза в половину бледного лица, распухшие искусанные губы. Машинально провела пуховкой по носу, щекам и почувствовала себя уверенней — ужас не исчез, но притаился в ожидании; достаточно, чтобы взять себя в руки и остановить таксомотор.
— К пролам, ночью? Сегодняшней ночью? Вы что, китов услышали?!
— Да, — с вызовом ответила Перл.
Шофер вгляделся в ее глаза и испуганно захлопнул дверцу. Неторопливо подъехал ожидающий поодаль извозчик. Едва выслушав, взглянул бешеными глазами и молча стегнул вожжами по лоснящемуся крупу лошади. «Детка, есть более приятные способы самоубийства». «Уберите ваши деньги, и я отвезу вас к маменьке, она, верно, волнуется». Один за другим таксисты, извозчики, веселый и взлохмаченный сиамский рикша — качали головой и уезжали прочь.
Из-под колес полетела грязная ледяная жижа. Перл отшатнулась, каблук застрял в сточной решетке, острая боль пронзила лодыжку. Перл со всего маху села на бордюр и разрыдалась. Она плакала все отчаяннее, не замечая удивленных взглядов прохожих, до боли в горле, размазывая слезы по лицу и вцепляясь ногтями в щеки, и уже не могла остановиться: с каждым всхлипом оковы разума слабели, и черная свобода безумия становилась все ближе.
— Позвольте помочь вам.
— Оставьте, оставьте, — пробормотала Перл, но сильная рука подхватила ее, потащила наверх.
Над Перл стоял морской офицер — в сумерках тускло отсвечивали погоны на шинели; сквозь пелену слез едва проступало четко очерченное лицо, темные глаза, глядящие почти с болезненным вниманием, жесткая складка у губ — след затаенного горя. Перл повела плечом, высвобождаясь, и сморщилась от боли в ноге.
— Шоферы бывают редкими хамами, — сказал офицер, — сейчас я остановлю таксомотор. Не плачьте. Куда вам ехать?
— На тот берег.
— Вы с ума сошли! — воскликнул офицер. Перл громко всхлипнула, и он спохватился: — Простите… но это же чистой воды самоубийство! Зачем вам?
Перл пошла прочь, слегка прихрамывая. Офицер догнал ее и молча подхватил под руку.
— Никто! — заговорила Перл, ломая пальцы. — Ни один таксист, ни один извозчик…
— Их можно понять.
— Я пойду пешком. Будь что будет.
— Погодите. Вон скамья у причала — присядьте на минуту, вы же еле идете!
Перл кивнула. Опираясь на локоть офицера, спустилась по нескольким широким ступеням, ведущим к самой воде. Присела, стиснула руки, глядя на серый строй доходных домов на том берегу. Офицер сел рядом, протянул платок. Перл вытерла глаза, глубоко вздохнула.
— Наверное, вы спешили, я задерживаю вас…
— Нисколько, — ответил офицер. — Сейчас я совершенно свободен… — его лицо на мгновение затуманилось. — Знаете, я ведь сегодня стрелял в человека, — вдруг сказал он с какой-то развязностью, — и совершенно свободен до самого утра. — Перл все смотрела за реку, не меняясь в лице. Казалось, она не слышала ни слова, и он прервал сам себя, махнул рукой. — Так зачем вам туда? Такой девушке, как вы, не место в трущобах.
Она покачала головой, откинулась на жесткую спинку скамьи. Навалилась апатия. Перл бездумно рассматривала стоящий рядом газетный автомат, самодовольно поблескивающий никелированными деталями. Будто в ответ на взгляд в механических недрах зашипело, и гулкий голос принялся выкрикивать заголовки.
«Канцлер говорит: морская пехота легко остановит безумного генерала! Мятеж накануне Большой Бойни! Тушинский ранен на дуэли — новая жертва прекрасной…»
— Тушинский… ранен! — воскликнула Перл. — Из-за этой шлюхи!
— Не смейте так говорить о ней, — покраснел офицер. — Скверные сплетни…
— Да она… — Перл прижала ладони ко рту и уставилась на офицера широко распахнутыми глазами. — Вы?!
Офицер неопределенно кивнул.
Перл сжала кулаки.
— Вот вы за нее на дуэли дрались, а она того не стоит, она дрянь, дрянь, дрянь! — выкрикнула Перл. Офицер пожал плечами.
— Простите меня, — Перл уронила ладонь на его рукав. — Я сама не своя…
Он кивнул. Посидели молча, — от растущей неловкости сковывало спину. «Сейчас — вот только перестанет болеть нога, — Перл осторожно пошевелила ступней. Боли не было. — Поблагодарить, встать и уйти».
