«Вот именно. Дикий Ирландец», — надавил кто-то в районе левого виска и вновь запустил маятник.
— Нет, — бросил Боб в трубку. — И дверь им открой. Сам. И улыбайся. Понял?
— Как скажете, — даже сквозь шум отвратной связи слышалось раздражение отельмейстера. — Что-нибудь еще?
Роберт повесил трубку.
Мальчики-отельмейстеры. Поглядывающие, подглядывающие и покрикивающие на дверных. Ждущие, что рано или поздно верхний этаж позволит им жить в комнатах второго уровня.
— Тебе ли понять их, Ирландец? — ударил маятник в правый висок.
— Я съел больше ворвани, чем дюжина отелев и дверных, — процедил Роберт в ответ.
— Как знать, как знать, — качнулся маятник. — Ты же всегда был здесь чужаком.
— Заткнись! — Роберт опрокинул стакан и зашел в ванную.
Он скинул халат и опустился в холм из мыльной пены. Вода, которой так недоставало восемь долгих лет, приняла его добрее, чем девки. Тепло накатило волной, чавкнуло, обняло его тело, стыдливо пряча ржавую взвесь под кряжами мыльных хлопьев.
Боб скосил глаза влево и на туалетном столике увидел карманный «бульдог». Сигара пшикнула, отправляясь в свой табачный рай, запустила круги по воде. Роберт приласкал оружие: отжал фиксатор, крутанул барабан, проверил на звук щелчки механизма, взвел курок. Машинка исправная, обойма полная — можно расслабиться.
— Вот о чем я и говорю, Бобби, — сказал голос. — Расслабься. Ты снова в обойме, пусть кто-то и забыл о Диком Ирландце, но ведь напомнить о нем — пара пустяков.
— Заткнись! — повторил Роберт и приставил дуло к виску.
— Не будь барбюном, ты же знаешь, что ничего не получится. Никогда не получалось. Будет осечка.
Роберт нажал на собачку — боек щелкнул. Пуля осталась в патроне. Роберт бессильно свесил руку. Револьвер гулко ударился о кафель пола.
— Бобби, Бобби, — рассмеялся голос. — Ты должен был умереть там, в подземелье, когда вырезали твое сердце. — Роберт опустил глаза на ненавистный шрам. — А теперь уже поздно — ты живешь в долг.
Роберт сидел в остывшей воде и трясся. Не от холода, нет. Его колотили воспоминания о хирургическом столе, о скальпеле, вскрывающем грудь. О свете, бьющем в глаза, гибких, проворных пальцах, копошащихся внутри, и лице старика, скрытом маской.
— Ты умрешь от старости, Бобби. Так и не найдя смерти.
Голос был прав — Дикий Ирландец, всегда лезущий на рожон, казалось, был неуязвим. Три ножевых и девять пулевых ранений пометили его шкуру. Даже когда тот сиамец выстрелил в упор, пуля всего лишь угодила в щеку, сломав два зуба.
— А псы? — услужливо подсказал голос. — Эти автоматоны? У них ведь одна задача — догнать и убить! — Роберт поморщился. Железные челюсти, способные перекусить якорную цепь, держали его за горло шесть часов кряду, пока не подоспели охранники. — Смирись, друг мой, это замкнутый круг. Сегодня ты наслаждался кофе с молоком, а завтра тебе опять дадут кайло и наденут браслеты.
Роберт потер широкую полосу на запястье и уверенно произнес:
— В рудники я не вернусь. Не вернусь.
— Да что ты? Уж не думаешь ли ты, что Шульц затеял всю эту канитель с бунтом только ради того, чтобы купить тебе билет на цеппелин?
— Я ловил для Бенни пули! Он честный вор и просто отдает долги!
— Тупая ирландская скотина! Восемь лет! — заорал голос так, что маятник превратился в секиру. — Он мог вытащить тебя еще четыре года назад, когда только возглавил Семью! Поди, открой конверт. Там приглашение на завтрак. Спроси за завтраком у честного вора Шульца, какого дьявола он ждал так долго!
Роберт дождался, пока стихнет эхо, и медленно выбрался из ванны. Вытерся полотенцем и заглянул в зеркало.
Оттуда на него хмурился помятыми мужик с красными от недосыпа глазами. Взъерошенные волосы и неопрятная борода делали его похожим на льва. Старого и уставшего льва. Роберт улыбнулся, оскалив ровные зубы. Справа, на нижней челюсти, сверкнули напоминанием серебряные фиксы.
— Ну, это мы еще посмотрим, — подмигнул отражению Роберт и пошел одеваться.
Исподнего было два ящика, а вот обилием верхней одежды шкаф не радовал: брючный серый костюм в белую полоску и форма моряка торгового флота. Рядом висело черное шерстяное пальто с высоким воротником и брезентовый плащ с капюшоном на шерстяном же подкладе. Кроме всего, имелась совершенно новая, еще с портняжим ярлычком, сутана священника-ионита. Верхнюю полку занимал черный котелок и бескозырка с блестящей золотом лентой — «Св. Вильгельм».
— Забавно, — протянул Роберт и закурил, устраиваясь в кресле, напротив распахнутых створок шкафа.
С годами Шульц не растерял ни чувства юмора, ни, как он сам говаривал, «тяги к нюансам». Двухдневное путешествие от рудника до города в гробу, а теперь еще и такой гардероб.
— Отдает долги, говоришь? — поддел голос. — Хорошо еще, что, шутки ради, здесь саван не висит.
Роберт скривился и приложился к бутылке.
Положим, наряд моряка хорошо объяснял попорченную кандалами походку, но вот сутана…
Бенни прекрасно знал, как Боб относится к религии, особенно такой помешанной на китах, как здесь. «Настоящему ирландцу не нужна церковь, чтобы разговаривать с Богом. Ему нужен лишь нательный крест».
Вот только креста не было. Его, передающегося от отца к сыну уже пару веков в роду О'Нил, Роберт видел в последний раз восемь лет назад в руках Джеки Питса. Как раз перед тем, как дверь квартиры, где они ждали посыльного от Шульца, рухнула под ударами каракатиц. Как раз после того, как свинец вонзился в спину.
Первые годы в шахтах Роберту часто снился подкрашенный восходом прямоугольник и трепещущая, будто вымпел, штора. Он уже не помнил суда, пыхтящего катера и пыли первого лета в кандалах. Но распахнутое окно, за которым исчез Питс, прихватив сиамский ларчик и три унции самого дорогого для Роберта серебра, помнил в деталях.
Бой часов прервал ход мыслей. Стрелки показывали четверть десятого.
— Шульц мог и не знать о кресте, — сипло произнес Роберт и принялся натягивать полосатые брюки.
— Просто отдает долги? — съехидничал голос.
Роберт застегнул подтяжки, навесил кобуру и замер, когда простая и неприятная мысль ударила в голову.
В шкафу, в ящике над сорочками лежали три пары перчаток. Желтых среди них не было.
— Знаешь, Ирландец, мне иногда кажется, что тебе удалили не сердце, а мозг!
— Заткнись, — сказал Роберт, отдернул шторы и вскрыл конверт.
На мелованной бумаге танцевали закорючки Шульца: «С возвращением, Бобби! Надеюсь, встреча была достойной? Жду тебя в десять. Есть нгерновый разговор. Б.Г.Ш.»
