Бармен скисает.
— Нет, господин офицер.
— Тогда заткни фонтан и налей мне коньяка. И крепкий кофе.
Рыжая тем временем поднимается и идет ко мне, фальшиво улыбаясь из-под спадающих на лицо локонов.
Я поднимаю стакан, смотрю на просвет. Коричневая коньячная жидкость — хоть с цветом не ошиблись, и то ладно. Играет граммофон, мужской гнусавый голос поет по-итальянски.
Уличная песенка, но мне неожиданно нравится. Как-то все это подходит одно к другому, все складывается: сигаретный дым, витающий в полутьме, теплый гнусавый голос и запах дешевого пойла. Хорошо.
— Как тебя зовут, красавчик?
Я поворачиваю голову. Вблизи рыжая кажется симпатичней — обманщик-свет, лучший союзник продажных девушек.
Я говорю:
— Козмо.
— Ничего себе! — она отстраняется, словно в удивлении. — Это из «Левиафана», да? Я знаю эту оперу.
— Нет, из «Аиды». Мои родители были без ума от имен Радамес и Амонасро.
Она надувает розовые губки:
— Грубиян.
Я улыбаюсь:
— Шлюха.
Пауза. Я думаю, что рыжая уйдет, но она не уходит.
— Ну да, именно. — Она забирается на высокий табурет рядом со мной. — Угостишь меня?
Она протягивает руку — по-мужски. Мне сразу вспоминается мамин социалистический кружок. Белое платье…
— Нона.
Я поднимаю брови. Пожимаю тонкие сильные пальцы.
— Польщен.
— Как хорошо перестать притворяться. Хотя бы на время.
— А ты не притворяйся, — советую я.
Нона хмыкает.
— Вообще-то я имела в виду тебя… — она рассматривает меня в упор, откровенно. — А ты действительно красивый, Козмо, — ее рука касается моей щеки. — Настоящий морской офицер. Я бы с тобой даже за бесплатно согласилась.
Теперь хмыкаю я. Конечно.
— Угу. Ты всем клиентам это говоришь?
— Да, — легко соглашается Нона. — Каждому хочется верить, что он у меня особенный… Я буду ром с сахаром.
— Как прикажете, моя госпожа. Эй, хозяин!
Пока она закуривает, я делаю глоток. Коньяк проваливается внутрь, скорее обжигая, чем грея. Чертова подделка. Размешиваю сахар в кофе, начинаю пить. Ложечка делает: звяк.
Рыхлая блондинка находит себе другую цель. Я провожаю ее взглядом. Блондинка, покачивая крупными бедрами, подходит к столику, за которым скучает одинокий морской пехотинец.
Я прислушиваюсь к разговору.
— Хочешь поразвлечься? — игриво спрашивает блондинка. Морпех поднимает голову.
— Почему бы и нет.
— Так чего мы ждем?
Морпех смотрит в пустой стакан.
— Я уезжаю в Патройю. Сегодня вечером.
— Ох, бедняжка! — блондинка проводит пальцем по его щеке. — Тогда тебе срочно нужен сувенир на память.
Вместо ответа морпех оглядывает девушку с ног до головы. Не особо ласково.
— Твой триппер, что ли? — говорит он грубо. — Нет уж, спасибо.
— Кретин! Я чистая!
— А мне по хрену.
Потом я ухожу в местный гальюн, а когда возвращаюсь, вижу, как морпех поднимается наверх с той, рыженькой Ноной.
Видимо, ему был нужен какой-то совершенно определенный триппер.
Нона на ступеньках оглядывается — я салютую ей кофейной ложечкой. Она улыбается мне и подмигивает.
Я — особенный.
На столе лежит забытая морпехом фотографическая открытка. На ней — комната (бордель?), полураздетая девушка в белом корсете, поставив ножку на табурет, поправляет чулок. Фотография раскрашена от руки. В пальцах у девушки дымится сигарета.
Цветные пятна: желтое покрывало на зеркале, розовая юбка и ярко-голубая лента на подвязке.
Я беру открытку и разглядываю. За этим занятием меня и застают.
— Молодой человек?
Я поднимаю голову. Передо мной — типичный кабинетный ученый: худой, в драповом клетчатом костюме, непричесанный, в очках. Не такой уж и старый, кстати. Многие офицеры параллельно учатся в Университете, изучая кто иностранные языки, кто философию и математику… Вспомнил! Он читал лекцию в офицерском клубе. Что-то про восточную культуру. Кажется, было даже интересно.
— Профессор?
— Вообще-то я всего-навсего лиценциат. Но с правом чтения лекций, — он произносит это с гордостью. Да, точно он.
— Что вы делаете в этой дыре, профессор?
— Вы, наверное, удивитесь, молодой человек, но… я здесь работаю.
Некоторое время я пытаюсь связать обстановку и обитателей «Канатоходца» с понятием «работа». Выходит что-то странное. М-да.
Профессор смотрит на меня и говорит:
— Я вас шокировал?
— Э… ну, я как-то лучше думал о человечестве.
Он начинает смеяться. Хороший смех.
— Нет, ничего такого. Я собираю фольклор. Песни, легенды, байки, истории, даже сказки.
— Здесь? — я поднимаю брови. — В этом ээ… гнезде порока?
— В этом прекрасном гнезде порока, прошу заметить! Знаете, я пишу книгу, — продолжает он чуть смущенно. — Если хотите, я мог бы рассказать вам о своей задумке… простите, запамятовал ваше имя…
— Зовите меня Козмо, — говорю я.
— Энгус.
Мы обмениваемся церемонными поклонами. Представляю, как идиотски это выглядит со стороны. Наплевать.
— Как вы относитесь к кофе, профессор?
— Честно говоря, гораздо лучше я отношусь к коньяку.
— О!
Нормальный человек. А по виду и не скажешь…
— Кстати, о символах. Существует очень простое, совсем в лоб, объяснение, каким образом Великая Бирма сумела завоевать Сиам — который вполне удачно отбивался от нее столетиями. Хотите услышать?
Я говорю: конечно.
— Скажите, Козмо, вы когда-нибудь встречали выражение: «Белый слон принадлежит королю»?
— Само собой. Сиамцы часто так говорят. А что?
— Дело в том: если допустить, что у Великой Бирмы появился некий символ, некое, предположим, тотемное животное, которое обладает большей силой, чем слон — символ Сиама…
— Какое же, например?
— Кит.
Я поднимаю брови.
— Э… бирманцам удалось приручить кита?
— И не просто кита. Белого кита, иначе символа не получится.
Я вспоминаю историю Теерасака.
Кто сильнее — слон или кит? Ганеша или Левиафан?
