Шаги Франи и преследователя затихают позади. А я остаюсь лицом к лицу с неприятностями.
— Господа, — говорю я.
Первый сиамец улыбается. Второй смотрит на меня равнодушно — как на рыбу, лежащую на разделочной доске. Розовая мякоть, стук лезвия по деревянной поверхности. Я делаю шаг вперед. Черт — да я выше каждого из них на две головы и раза в три тяжелее. Даже будь я толстым оперным баритоном, я все равно бы их одолел…
Я даже успеваю заметить удар. Сиамец бьет левой рукой. Или правой?
Мир опрокидывается.
В груди у меня словно что-то взрывается. Замыкание. Голубые искры.
Аааа! Я перекатываюсь на живот. Вставай, Козмо.
…одежда спеклась с мясом.
Эти двое умеют бить.
А я в детстве занимался чертовой музыкой, а не проклятым боксом.
Родственники жены. Черт, а ведь действительно! Меня вдруг разбирает такой смех, что сиамцы на некоторое время перестают улыбаться и переглядываются.
Надо же их как-то отличать. Равнодушный пусть будет Толстым Ублюдком, а второй — Брюхатой Коровой. Вот и познакомились.
— Это называется муай-тай, — говорит белый.
— Что? — голос у меня хриплый.
— Сиамский бокс.
— Да пошел ты со своим боксом, — говорю я и встаю на колени. Это не так уж трудно. Главное, не дать коридору на тебя навалиться. И не кричать. Совсем не так больно.
— Будете упрямиться, лейтенант, они сделают из вас отбивную.
Я — морский офицер. Могу устоять на ногах в любую качку.
Сейчас баллов восемь. Это ерунда.
— Предпочитаю бифштекс с кровью, — говорю я. И наконец выпрямляюсь.
— Дерзость? — удивляется белый. — Очень хорошо, лейтенант. Вы знаете, что они с вами могут сделать? Пока они только разминались.
Я поднимаю руки, сжимаю кулаки. Драться, так драться. Бокс, так бокс. Черт, как голова болит.
— Зачем вам дети? — говорю я. — Вы, стукнутые на голову придурки, зачем вам дети?
— Пао!
Толстый Ублюдок прыгает, как мячик, и бьет коленом.
Я успеваю прикрыть голову согнутыми руками. И все равно чудовищно больно. Удар едва не сбивает меня с ног. М-мать! Но я чудом остаюсь на ногах. Ловлю сиамца (он неожиданно легкий) за пояс и швыряю в сторону. Он врезается спиной в стеллаж и переламывается всем телом. БУМ. Грохот. Сиамец падает на землю. С грохотом обрушивается полка, раскатываются какие-то металлические банки, одна останавливается прямо у моих ног. Меня трясет от ярости.
БУМ. Сиамец пытается встать.
Бум. Бум. Бум. Я поворачиваю голову. Белый хлопает в ладоши.
— Неплохо для благородного, — говорит он. — Но теперь вам точно конец, лейтенант.
Я смотрю, как сиамец пытается подняться на четвереньки. Выходит не очень. Как собака со сломанным позвоночником. Второй сиамец, Брюхатая Корова, смотрит на меня равнодушно, но с места не двигается.
— Плевать.
— Дело ваше, лейтенант. Кстати, вы знаете, что такое муай-тай? Только личная охрана короля владела этим боевым искусством… Что? — Его отвлекает возглас сиамца. Белый о чем-то переговаривается с равнодушным, потом сообщает: — Сейчас он вас убьет.
— Каким образом?
— Сломает шею, я думаю.
— Чудесно, — говорю я. — Всегда о таком мечтал.
Белый смотрит на меня как на какое-то диковинное животное. Качает головой.
— Хотите что-нибудь сказать напоследок?
— Я требую бархатный мешок и палку из сандала!
Белый начинает смеяться. Он достаточно знает о сиамских обычаях, чтобы оценить шутку. Переводит мои слова сиамцам, те хохочут — даже тот, что на полу. Потом белый говорит:
— Санти!
Сиамец идет на меня. Вот и пришла пора умереть, Козмо. Капитан Гром в такой ситуации сказал бы что-нибудь запоминающееся.
Я говорю:
— Зачем вам дети, вы, придурки?
Я пытаюсь перехватить второго сиамца так же, как первого. Ч-черт. В этот раз номер не проходит — Брюхатая Корова меня обманывает, имитирует прыжок и вместо этого бьет кулаками и коленом.
Меня захлестывает кровавая волна. Вода пробегает по палубе, заливая трубы и люки, стекает через шпигаты обратно в море.
— Санти!
Я вытираю кровь с губ. Сплевываю. Потом говорю:
— Был и у вас один нормальный. Теерасак. — При звуке этого имени толстый сиамец вздрагивает. — Вспомнил, урод? Один настоящий человек был среди вас, придурков, и того вы предали.
Сиамец что-то говорит другому. Тот качает головой.
— Они не понимают, — переводит белый.
— Все он, сука, понимает. Теерасак. Теерасак, слышишь ты, урод?!
Я думаю: не может же быть так больно. Толстый Ублюдок размахивается, и мне становится в десять раз больнее. Белая вспышка. Я кричу.
— Живой еще? — лицо белого нависает надо мной сверху. Появляется сиамец, выплевывает какие-то слова мне в лицо и исчезает.
— Что… — я пережидаю приступ боли. — Что он сказал?
— Что вы ошибаетесь. Теерасак жив.
Я улыбаюсь.
— Хорошо. Скажите, чтобы передавал королю привет… от Вата Сомпонга.
— От кого? — белый поднимает брови. — Кто это?
Неужели мимо? Черт. Или я что-то придумаю, или меня забьют насмерть…
Впрочем, тоже вариант. Я повторяю — без особой надежды:
— Ват Сомпонг. Нитхинан.
Сиамцы разворачиваются и уходят.
— Эй! — белый ничего не понимает. — Вы куда? Пао! Санти!
Из прохода появляется вертлявый в брюках в полоску и в котелке. Сиамцы молча проходят мимо него.
— Куда они? — вертлявый крутит головой.
— Где ребенок?
Вертлявый разводит руками.
— Разве их поймаешь? Чуть не заплутал я, да-с.
— Придурок, — определяет белый коротко, и тут я с ним согласен. — Ничего нельзя поручить. Где ты шлялся? Смотри, какую рыбку я поймал. Представляешь, этот фраер им что-то такое сказанул, они расчувствовались и отчалили.
Сай присаживается на корточки и рассматривает меня.
— Это желтомордые его обработали?
Я нащупываю в кармане шинели каучуковую рукоять. Она теплая.
— Дайте я, — вертлявый отстраняет белого. Всаживает мне в живот носок ботинка, потом еще раз. Потом говорит: секунду.
И это именно та секунда, что мне нужна.
Ствол револьвера втыкается вертлявому в живот.
