Баклавский давно приметил в помощнике эту странную черту — на ровном месте, ни с того ни с сего, язвить по поводу малознакомых людей. Но друзьям полагается прощать мелкие вольности. Слишком их мало, нельзя разбрасываться по пустякам.
Савиш засобирался, что заключалось в обхлопывании карманов, хаотичных метаниях по кабинету и закатывании глаз, будто это помогало вспомнить что-то важное.
— Вроде все! — наконец заявил помощник.
— Угу, — подтвердил Баклавский. — Твое перо…
Перед шлагбаумом на въезде в охраняемую зону порта урчал элегантный «астин». Из будки охраны опасливо выглядывал патрульный. Окна мобиля были черны как ночь, за стеклом едва угадывался профиль водителя и пассажира.
Баклавский подошел к мобилю. Задняя дверца приоткрылась. В проеме мелькнули полосатая брючина и крепкая мужская кисть, затянутая в желтую лайку.
— Хотелось бы обойтись без пеших прогулок, — негромко сказал пассажир.
Баклавский махнул патрульному, тот начал торопливо крутить ручку шкива, и шлагбаум поплыл вверх.
Баклавский втиснулся на заднее сиденье мобиля. Хромированные плашки, тугой набивной диван, бархатные шторки на окнах темного бирманского стекла — похоже, Гибкий Шульц прислал собственную машину. Хороший знак.
Человек, сидящий рядом, представился:
— Дэнни.
Баклавский недоверчиво повернулся к нему. Чок-дэ, зависший за Шульцем, был не пустяковым, но давнишним. Глава «перчаток» имел право отмахнуться от просьбы Баклавского, прислав из вежливости кого-то из желторотиков, но не сделал этого. Сидящий рядом человек мог быть только легендарным Зорким Дэнни, лучшим медвежатником Кето, создавшим свое реноме не одной сотней успешных взломов.
Мобиль на изумительно мягких рессорах не въехал, а вплыл в зону досмотра. Баклавский указал шоферу нужные повороты — в лабиринте ящиков, тюков, рулонов, коробов мог разобраться только местный.
Четверо патрульных черными статуями застыли по углам квадрата, составленного из любековских контейнеров. Штыки примкнуты, оружие наперевес. Судя по всеобщему интересу к этому грузу, мера действительно не лишняя.
— Что работаем? — спросил Зоркий до того, как выйти из машины.
Баклавский показал на контейнеры:
— Хочу проверить, что внутри, а вскрывать не имею права. Слишком тугие пломбы.
Зоркий понимающе кивнул.
— Отверните мальчиков немножко!
Баклавский вышел из мобиля. Ближайший досмотровик вытянулся в струнку.
— Господин инспектор! Докладывает старший патрульный Полак! Происшествий нет! Подозрительных личностей не появлялось!
— Вольно, — Баклавский подошел к контейнеру. Плотно пригнанные доски, стык в стык, стягивались металлической лентой. Углы закреплены. По граням — скобы. Не то что палец просунуть, солнечному лучу не проскочить. — Таможня?
— Крутились… лейтенантики. С шуточками, мол, кого поймали? Кита по частям? Мы, как велено, в разговоры не вступали.
— Давай-ка вот что, Полак… Я пока здесь побуду, хочу номера пломб с накладными сличить. Надо, чтобы мне никто не мешал и вообще сюда не заглядывал. Включая вас.
Патрульный оценивающе осмотрел местность.
— Тогда, господин инспектор, нам надобно вот так встать: двоим у пакгаузов, одному к забору, а одному у воды.
— Молодец! — похвалил Баклавский. — Действуйте!
Рядом навалом, горой, лежали тюки с конфискатом. Неделю назад какой-то пройдоха пытался отшвартоваться вне бухт, пользуясь внезапным штилем. Не получилось. Чайки разодрали один из тюков и с воплями вытягивали оттуда блестящие шелковые кофточки — красные, желтые, сиреневые, все в стеклярусе и блестках.
Хлопнула дверца мобиля, и к Баклавскому подошел Зоркий. Его близко посаженные глаза смотрели непонятно куда — левый сильно косил вбок, а на лице застыла трагичная и скучающая гримаса. Медвежатник был одет в мешковатый костюм, тупоносые туфли и мятую шляпу, без обычного для «желтых перчаток» лоска. Специалист его уровня мог плевать на любые традиции и порядки. В одной руке Зоркий держал домкрат, в другой — черный кофр, по форме напоминающий чехол для флейты, только чуть длиннее.
— В каком смотреть будем?
— В любых трех-четырех, какие приглянутся. А там разберемся.
Зоркий положил инструмент на землю, обошел контейнеры по периметру. Прохлопал ладонями каждую стенку, внимательно изучил стыки, к одному контейнеру зачем-то прижался ухом. Вернулся к мобилю.
— А Одноногий не огорчится? — по-свойски осклабился Зоркий.
— Вскрывать — нельзя, — невозмутимо сказал Баклавский, — а про «посмотреть» в бумагах ничего не сказано.
— Ну, тогда приступим, помолясь.
Дэнни бросил шляпу на сиденье мобиля, а затем достал из багажника еще один домкрат и несколько блестящих железяк устрашающей формы. Через пару минут угловой контейнер перекосился настолько, что доски по длинной стороне скрипнули и кое-где разошлись, открывая узкие темные щели. Зоркий щелкнул замками кофра. В синем бархате лежало нечто, похожее на человеческий позвоночник, но собранное из металла и стекла.
— Красивая смотрелка, — уважительно сказал Баклавский.
— Гляделка, — вежливо поправил Зоркий.
С одного конца необычного инструмента крепился широкий металлический обруч. Дэнни надел его на голову и подогнал крепеж так, чтобы пустой ствол располагался напротив правого глаза.
Гляделка походила на хобот или клюв. Пальцы правой руки мастера вошли в проволочные петли на уровне щеки, и конструкция несколько раз по-змеиному изогнулась.
Зоркий подошел к контейнеру и осторожно просунул кончик гляделки в щель. Левой рукой направил к свету боковой отросток с большой собирающей линзой. Двинулся вперед, пока не прижался к доскам носом. Баклавский стоял у него за спиной. Мышцы на шее Зоркого налились, распирая воротник, — видимо, гляделка весила не один килограмм. Поводя пальцами влево-вправо, медвежатник, наконец, сообщил:
— Детали.
Потом решил сказать чуть больше:
— В ящиках. Открытых и закрытых. Все в масле.
— Что за детали? — спросил Баклавский. — На что похоже?
— Как объяснить… А что там должно быть?
— Сменные узлы для жужелиц — горных машин в угольных шахтах.
— Вроде того. Здоровенные тяги, шарниры, поршни. Точнее не скажу.
Баклавский прикусил губу. Потом едва не хлопнул себя по лбу.
— А маркировка? Маркировка есть?
— Кое-где. По шесть-семь цифр. Некоторые ящики подписаны. Ага, вижу железяку с выдавленным номером.
Баклавский выдернул из кармана блокнот.
— Записываю.
— Что?
