— Подумываю об этом, — огрызнулся Планкет. — Но сначала узнаю, как добраться до Мексики.
— Эй! А как же я?
— Надеюсь, ты умеешь плавать?
— Плавать? — Фласк задумался. — Пожалуй, плаваю я неплохо. Ээ… а зачем?
— Затем, что морем до Мексики ближе всего, — мрачно сказал Планкет. — А попутного корабля не найти — все суда идут на Бойню. Впрочем, тебе достаточно глубоко вдохнуть, и точно не утонешь… Хмм. А может, действительно использовать тебя как плот? Хоть какая-то польза. Повернись-ка…
— Э! — Фласк отпрянул. — Это что, такая шутка?
— Сайрус, здесь ничего нам не светит. — Механик снял очки и протер платком. — Конечно, если нам внезапно не подвернется какой-нибудь невероятно счастливый случай.
— Джентльмены, — раздался за спиной Фласка незнакомый голос. — А это не вы кита ищете?
12. Невероятно счастливый случай
— Я слышал, вы ищете кита? — Перед ними стоял жилистый старик в фуражке с расколотым надвое козырьком.
Выцветшие голубые глаза окружала сеточка морщин, таких белых, словно они были заполнены морской солью. На старике был лоцманский бушлат, из широких рукавов клещами краба топорщились сухие крепкие ладони. Пахло от него водорослями и ромом, табаком и корицей; кадык напоминал Иону, проглоченного большой рыбой. А еще у старика имелась трубка, короткая и черная, как дымовая труба парового буксира. Судя по отсутствию дыма, котлы на буксире давно не знали угля.
— Ну, не целиком, — осторожно начал Планкет.
— Сколько? — перебил его Фласк.
Старик пожевал трубку, вынул ее изо рта и уставился на певца с таким видом, будто впервые увидел.
— Печеная разинька, ты меня спрашиваешь? Я-то почем знаю?
Вот только Фласка было не так легко сбить с толку.
— Но у вас есть кит?
— Кит? Откуда?!
Планкет заерзал на стуле. Ясно, что они имеют дело с сумасшедшим — но вот с каким? Не сказать, чтобы Планкет был крупным специалистом по душевным болезням, но кое-что он слышал. Например, есть умалишенные, с которыми нужно просто соглашаться, какую бы чепуху они ни несли, — и все будет хорошо. Часто это весьма приятные и симпатичные люди. Напротив, другие требуют, чтобы им всегда возражали, — и приходят в ярость, если этого не происходит. Старик же по всем приметам принадлежал сразу к обоим категориям.
— Тогда… о чем нам говорить? — Планкет пнул компаньона под столом. У них осталось не так много времени, чтобы тратить его на разговоры с сумасшедшими. Фласк, против обыкновения, спорить не стал. Певец начал подниматься.
— Но я знаю, где один такой есть, — сказал старик. — Печень трески! Целый левиафан, только без мяса и жира. Как раз для таких сухопутных ослов, как вы.
Фласк рухнул на стул так, что затрещало дерево.
— Господин?… — он заискивающе улыбнулся.
— Лампиер мое имя. Александр Иммануил Лампиер, если угодно. Но вы можете звать меня шкип или просто Фокси.
— Фокси, — эхом повторил Планкет, не совсем понимая, чем они заслужили подобное доверие. — И вы действительно знаете, где можно достать кита?
— Чертова кита? Само собой, стал бы я иначе в такую даль переться.
Планкет с сомнением оглядел темный зал «Лохматого моллюска». Даль? До самого далекого столика трактира было не больше нескольких метров. А новый знакомый продолжил:
— Мученые, печень трески, забыли этого… как его? Но это вам дорого встанет.
Планкет не сразу понял, что под загадочными «мучеными» имелись в виду обычные «ученые». Но сообщение господина Лампиера от этого понятней не стало. Где забыли? Почему? И какое отношение к этому имеет старый моряк? Фласка подобные умозрительные материи не волновали.
— И сколько же вы желаете за ээ… нужный нам предмет? — спросил певец.
— Тыщу пятьсот двадцать крон, — последовал немедленный ответ. — Вареная акула! И ни кроной меньше.
Это был вызов. Фласк закатал рукава и ринулся в бой. Подперев ладонью голову, Планкет терпеливо пережидал баталии вокруг денег и кита, кита и денег, обстоятельств, тяжелого детства, различных стихийных бедствий, страшных семейных клятв и родовых проклятий. Соперники стоили друг друга — Фласк был уверен, что умеет торговаться, Лампиер, похоже, и не подозревал, что это такое.
Яростная перебранка убаюкивала. Напористый голос старика и рокочущий баритон Фласка сливались в невнятное бормотание, из которого Планкет вылавливал разве что отдельные слова. Механик подавил зевок. Взгляд его рассеянно блуждал по трактиру: грубые лица китобоев — исключительно прямые линии, пара рабочих с мануфактуры с кожей, блестящей от машинного масла, какая-то женщина с лицом, скрытым вуалью… В конце концов взгляд уткнулся в ноги нового знакомого.
Планкет сглотнул. Проклятье! Осень, дождь и снег, иней на камнях и первый лед на лужах… Планкет окончательно и бесповоротно убедился, что они имеют дело с сумасшедшим.
— Господин Лампиер, — сказал он, поднимая голову. Моряк невозмутимо глянул на него холодным голубым глазом. — Шкип… Фокси, что случилось с вашими ботинками?
13. Ботинки Фокси Лампиера
— Это не ваше дело, — сказал Фокси.
14. Вельботы на воду
— Нам с компаньоном нужно посовещаться, — осторожно сказал Планкет.
— Валяйте, — сказал старик беззлобно. Однако так и остался стоять рядом со столиком. Планкет же всеми силами старался не смотреть вниз.
— Ты уверен, — сказал он, тщательно подбирая слова, — что нам стоит… ввязываться в это дело?
— А ты можешь предложить другой вариант? — удивился Фласк. — У господина Лампиера, по крайней мере, есть настоящий кит.
Босые ноги нового знакомого несколько смутили певца, но ничуть не убавили его энтузиазма.
— Да, но с чего ты взял…
— Мы же ничего не теряем. И я нутром чую, что на этот раз все выгорит.
— Да, но…
— Борода дело говорит, — влез Фокси. Он почесал живот. — Хоть и дуралей дуралеем.
— Я человек искусства! — возмутился Фласк.
— Палтус ты, — сказал Фокси. — Хорошо, уговорили, сколько у вас есть?
Планкет глубоко вздохнул. Ну за что ему это? Что он сделал не так? Однако в одном Фласк прав — они действительно ничего не теряют. Терять уже было нечего. Другого выбора, кроме как довериться сумасшедшему, у них не осталось.
— Ладно, — тоскливо протянул он.
Пришло время собирать камни. Планкет вывалил на стол содержимое карманов: несколько серебряных монет по кроне и бумажную ассигнацию с изображением рыбы-удильщика. Потом высыпал горкой медяки — все состояние компаньонов до последней четверть кроны.
