Англичане — лучшая морская нация мира.
А мы просто будем пить чай.
Когда чай допит, галеты догрызены, наступает время расходиться. Потому что основное мы уже решили.
А если решили, надо действовать.
— Фернандо, удачи вам и вашим людям! Обри, действуй, как договорились. Киклоп… ну, ты знаешь. — Я провожаю гостей и остаюсь на пороге, глядя на Либерталию. Это мой дом. В темноте стрекочут цикады. По всему селению горят фонари и костры. Сегодня никто не хочет сидеть в темноте — и я их понимаю.
— Сэр, скоро восемь часов. Вы просили предупредить.
Рокки.
Вот кто у нас настоящий самец гориллы. Огромная сила. Одновременно робок и страшно вспыльчив. В юности Рокки был влюбчивым, рахитичным, слабеньким юношей. И очень от этого страдал. Женщины…
Однажды Рокки проснулся на улице, а у него вместо тонких слабых рук — мощные стальные, вместо нижней половины тела — несущая база, как у шагающего автоматона. Теперь он стал чудовищно силен, но, увы — зачем ему теперь внимание женщин?
Будь осторожен в своих желаниях.
— Назначаю тебя флаг-офицером, — говорю я.
— Есть, сэр! Так точно, сэр! — Рокки салютует. — Спасибо, сэр!
Пауза. Он переминается с ноги на ногу. Бу-дум, бу-дум.
— Ты что-то хотел спросить, Рокки?
— Сэр, а кто это — флаг-офицер?
— Главный по связи, — поясняю я. В желтом свете фонаря кружат москиты. Какая-то тварь пытается ужалить меня в руку, я прихлопываю её ладонью. — У меня для тебя будет особое задание. Слушай внимательно, Рокки…
* * *
Сегодняшний фильм называется «Где-то в Саноре». Настоящий вестерн с трюками, выстрелами и хорошими парнями — все, как я хотел.
В главной роли актер, которого я раньше не видел. Джон Уэйн, высокий красивый парень с открытым лицом. Что он вытворяет на лошади, это надо видеть!
Забавно, но он чем-то напоминает мне Джека Форингтона. Одно слово: американцы.
Проходя мимо, я слышу, как у одного из костров читают глухим монотонным голосом, точно заклинание:
— И выпьет жизнь и кровь твою из мрака Эри-Кува…
Эри-Кува, белая обезьяна из Синвильских болот.
Призрак.
Ужас пляшет красными отсветами на лицах.
Эри-Кува. Кува, Кува!
Каторжный ангел смерти.
* * *
Чтобы такое сделать с моим характером, чтобы он стал мягче и приятней?
Подозреваю, существует единственное средство…
— Рокки, сегодня будут танцы.
Объятия юных девушек. Много перебродившего тростникового сока, чуть-чуть контрабандного виски. И танго.
Я стою в полутьме, пластинка крутится — шшш, шшш.
Ядвига. Иногда мне кажется, что из тени выйдет она, пойдет через всю веранду — и у меня заранее перехватывает дыхание.
Движение бедер под платьем. Носок лаковой туфельки. Я не видел лучшего изображения бога…
Потом она скажет: Козмо. Я скажу: Яда. Или ничего не скажу.
А Киклоп будет стоять у перил, и только единственный глаз его в темноте будет тихонько поблескивать…
Мечты.
Это танец одиночества и похоти, Козмо.
Я закрываю глаза и танцую. Одинокий похотливый старик в мятой белой фуражке.
* * *
Я вспоминаю. Мы танцуем с Анитой под звуки танго. Обри ушел чинить машины. И вообще, музыка — это не для него.
— Хорошие истории включают в себя три обязательных элемента, — говорю я, улыбаясь.
— Какие же?
— Кровь, любовь и танцы.
Анита смеется, запрокидывая голову. Прекрасна.
Меня трогают за плечо. Открываю глаза.
— Сэр, простите, — это Рокки. — С того берега сигналят. Похоже на азбуку Морзе.
— Уже иду. — Я поворачиваюсь к Аните. — Долг зовет, пани…
Я ухожу в темноту, а она остается стоять под звуки танго. Отойдя метров на двадцать, я оборачиваюсь и машу ей рукой.
Грезы.
Мои лишь только грезы…
— Сэр, — говорит Рокки осторожно. — А с кем вы там разговаривали? Кто такая Ядвига?
* * *
Шум прибоя. В мое время это называлось фонарь Ратьера. Одним движением рукоятки можно закрыть фонарь и снова открыть. Я иду по песку к обрыву, на краю которого расположен наш наблюдательный пункт. Обычно отсюда мы наблюдаем приход кораблей. Здесь же наш Ратьер.
— Поворачивай его, — приказываю. — Киклоп, вставай сюда, будешь сигнальщиком.
Вдалеке, в кромешной тьме другого берега залива вспыхивает огонь. Начинает передавать. Читаю.
— Это лейтенант Йорк. Кто говорит?
Я поворачиваюсь к Киклопу.
— Передавай. Это адмирал Дантон. Чему обязан?
Щелк, щелк, щелк-щелк-щелк. Сигнальный фонарь — наша единственная дальняя связь. В ясные ночи мы можем связаться даже со станцией на побережье Кето. Если повезет.
То есть, у нас нет радио. Правда, если Фернандо справился со своей задачей, у морпехов его тоже больше нет.
Фонарь морской пехоты сигналит, я читаю:
— На одну из наших палаток упало дерево. Вы что-нибудь знаете об этом?
Я хмыкаю.
— Передай: Кто-нибудь пострадал? Нужна помощь?
Пауза. Затем следует ответ:
— Помощь не требуется, но наша рация уничтожена. Повторяю: вы что-нибудь знаете об этом?
Вот оно. Молодец, Фернандо!
— Передай: Сочувствую. Деревья здесь часто падают.
На этот раз пауза длится много дольше.
— Сколько вам лет? — спрашивают оттуда. Мне прямо чудится во вспышках света интонация Йорка. Интересный оборот принимает наша беседа.
— Приятно, что вы интересуетесь, лейтенант. Киклоп, передай: скоро будет пятьдесят девять.
— Выглядите старше, — отвечает прожектор с той стороны залива.
Киклоп хмыкает. Ему смешно, старой обезьяне.
— А вам?
— Двадцать восемь, — Йорк, опережая мой выпад, сигналит: — Выгляжу прекрасно, спасибо.
— Рад за вас. К чему этот обмен любезностями?
Пауза. Фонарь опять разражается чередой вспышек — раздраженных.
— Адмирал, вы лжете. Завтра, если вы не примете условия ультиматума, я заставлю вас ответить за все лично. И плевать я хотел на ваш возраст.
У нас с ним похожее чувство юмора.
— Предлагаете дуэль? — я усмехаюсь. — Киклоп, передавай: предупреждаю, лейтенант, я — прекрасный стрелок.
