Будто Туча внезапно раскололась и пропустила сквозь себя Огонь, так летней молнией Эмили поразила догадка о том, что задумал ее брат. С некоторым презрением она сказала:
– Значит, ты хочешь поговорить с душами своих нерожденных детей и обрести какой-то знак отпущения через посредство этой мистической личности…
Остин устремил на Эмили безумный зловещий взгляд.
– Поговорить с ними! Будь это так просто! Нет, дорогая сестра, мы посетим их!
3
«Душа сама выбирает себе общество»
Различие между Отчаянием и Страхом, думала Эмили, подобно Различию между мгновением Катастрофы и тем, когда Катастрофа уже произошла.
Непостижимые слова брата поистине толкнули ее за границу, разделяющую эти сдвоенные чувства.
Всю ее жизнь Смерть занимала большое место в сознании Эмили – непреодолимая стена, о которую она могла только биться, вновь и вновь отбрасываемая назад с разбитым разумом и духом.
Ее понятие о Смерти не вполне совпадало с христианской доктриной: как не могла она вслух провозглашать свою веру, подобно всем остальным членам их семьи, так не могла она со всей искренностью подписаться под догматами Церкви, касающимися Того Великого, Кто Останавливает Часы, хотя ее философия вкусила от многих школ.
И вот теперь ее собственный брат говорит ей, что вознамерился постигнуть эту тайну, каким-то образом проникнуть в Холодное Царство Смерти – но кощунственным материалистическим способом.
Нечто для нее почти непостижимое.
Догадавшись о ее растерянности, Остин снова заговорил:
– Что ты знаешь о спиритизме?
Ее грудь переполнило гордое презрение, и Эмили ответила:
– Мне известно только то, что я вывела, читая, часто между строк, сообщения в дешевой прессе: лет двенадцать назад две маленькие девочки-шалуньи, две сестры по фамилии Фокс, жившие в Рочестере, Нью-Йорк, решили подшутить над своими родителями, и шутка эта стремительно выросла в фарс, какого они и вообразить не могли. Тайными постукиваниями и другими трюками они внушили, будто находятся в соприкосновении с так называемым миром духов, и легко провели свою доверчивую мать, а также старшую сестру, которая быстрехонько стала их импресарио. Вот с такого скромного начала они, став настоящими шарлатанками и обманывая тысячи несчастных людей, лишившихся близких, богатели с помощью самых простеньких фокусов, которые были старыми еще до рождения Калиостро, и дали толчок таким же нелепостям по всему миру.
Лицо Остина с покрасневшими глазами приняло мрачное выражение.
– Ты как будто очень уверена, Эмили, в фальшивости и корыстолюбии сестер Фокс, а по аналогии – и всех других медиумов. А я был уверен, что именно тебя должна привлечь возможность такого общения между этим и тем миром. Как можешь ты быть уверена, что все их утверждения ложны?
– Как могу я думать иначе, объясняется детскими и пошлейшими вестями, которые передают эти «медиумы». Источником вестей ведь, совершенно очевидно, служит собственное скудное воображение обманщиков. Да если бы я хоть на мгновение поверила, будто неописуемое блистание потустороннего мира можно узреть в таких вот фразах, как, «мама, не оплакивай своего сыночка, тут за гробом сколько хочешь леденцов и лакричных палочек», я бы… нет, я просто не знаю, что бы я сделала. Уж во всяком случае, не наложила бы на себя руки, лишь бы преждевременно не оказаться среди этих молочно-кисельных духов!
– Не спорю, сестра, некоторые из, скажем, менее вдохновенных откровений некоторых не наделенных даром индивидуумов, несомненно, выдают толику… сфабрикованности. Однако среди истинных медиумов выдумка применяется, только когда подлинный контакт ослабевает, и притом из искреннего желания не разочаровывать участников сеанса. Собственно говоря, медиум может даже не заметить перехода от подлинного вдохновения к бессознательному извержению пустых слов. Но не будем спорить из-за недоказанного обмана некоего гипотетического чикагского шарлатана. Не только медиум, о котором я упомянул, заведомо подлинный, но, кроме того, мы заручились великодушными, нет, абсолютно необходимыми услугами некоего именитого ученого для того, чтобы наша экспедиция проходила в строжайше соблюдаемых условиях.
Эмили встала, прекрасно сознавая, что позволяет выражению брезгливости исказить ее невзрачное лицо и добавить ему невзрачности. Но она настолько рассердилась на брата, что ей было все равно.
– Меня не тронет, если ты и твои мистические друзья обеспечили поддержку целой академии бородатых ученых в мантиях какому бы то ни было нелепому плану, который вы вынашиваете. И можешь перекручивать логику, как тебе угодно, но я по-прежнему утверждаю, что любой вид спиритизма – нагромождение чепухи.
– А что, если я скажу тебе, что твоя любимая поэтесса, миссис Элизабет Баррет Браунинг, неколебимо верила в духов и их зримых партнеров?
Эмилия потрясенно рухнула в свое кресло. ЕЕ дорогая Элизабет – эта благородная Чужеземная Леди, которая покорила душу Эмили с юных лет, чьи стихи сделали прекрасной Тьму и вскормили в ней Священное Безумие – гений, скрытый за «Авророй Ли»
[121]
, – героическая Женщина-Поэт, чье имя Эмили с гордостью носила, как свое второе… Неужели правда, что такой великолепный ум хоть чуточку снисходил к этой упрощенной вере, захлестнувшей мир?
Заметив сомнения Эмили, Остин удвоил свои доводы:
– Это абсолютная правда. Приобщение миссис Браунинг к миру духов началось несколько лет назад, когда она познакомилась с прославленным мистером Дэниелом Дангласом Юмом. Когда она ощутила прикосновение призрачных рук, которые он материализовал, когда заиграла призрачная концертина, когда духи возложили лавровый венок на ее чело – тогда она постигла истину! Так же, как убедятся все неверующие, когда я с друзьями отправлюсь в Обитель Лета и вернусь!
Эмили не знала, что и думать. Сначала ее потрясло открытие тайного разлада между ее братом и Сью. Затем ее догматическая антиспиритическая позиция получила тяжкий удар – Та, кем она так восхищалась, охотно разделяла наиявнейшее, как считала Эмили, проявление безумия, овладевшего обществом. Однако, напомнила она себе, часто Безумие – наибожественный Разум для видящего Ока, и часто Разум – чистейшее безумие: и в этом Большинство, как Всё, преобладает.
Ее взгляд упал на корзинку с вянущими цветами, и Эмили напомнила себе об истинной причине, приведшей ее в дом брата. Уж конечно, она не приблизится к своей истинной цели, споря с ним, а тем более с позиций, внезапно ослабленных.
– Извини, что я отнеслась пренебрежительно к твоей новой вере, любимый Остин. Теперь я поняла, что влечет тебя на такие поиски. Хотя я не могу заставить себя полностью принять подобные верования, я не стану выносить суждения о них в ожидании новых доказательств, которые ты мне представишь.
