У нас было купе первого класса, оказавшееся гораздо меньше,
чем я ожидала. На каждой стороне — комбинация скамьи и постели, окно, высоко на
стене ТВ. Я подумала, что телевизор поможет нам провести время, но тут же
напомнила себе, что с русским ТВ у меня часто возникают проблемы, и не только
из-за чужого языка, но и потому, что многие сцены производят ужасно странное и
даже непонятное впечатление. По крайней мере, у каждой из нас будет кусочек
собственного пространства, пусть даже купе не такое уютное, как хотелось бы.
Яркие цвета бросались в глаза повсюду, как и везде в городе.
Даже стены за пределами нашего купе были броско окрашены, на полу лежал
плюшевый ковер с красно-желто-зеленоватым рисунком, а посреди него во всю длину
тянулась желтая дорожка. В купе на скамьях лежали подушки, обтянутые роскошным
оранжевым бархатом, и занавески были под стать им — золотисто-оранжевые, из
плотной ткани с шелковой отделкой. Учитывая еще и богато украшенный столик, это
было все равно что ехать в мини-дворце.
Уже стемнело, когда поезд тронулся. По какой-то причине
транссибирские поезда всегда отбывают из Москвы ночью. Было еще не так уж
поздно, но Сидни заявила, что хочет спать, и в мои планы не входило раздражать
ее еще сильнее. Поэтому мы выключили свет, оставив лишь крошечную лампочку у
изголовья моей постели. На вокзале я купила журнал, и хотя языка не понимала,
изображения косметики и нарядов преодолевали все культурные барьеры. Я листала
страницы как можно тише, восхищаясь летними топиками, платьями и спрашивая
себя, наступит ли время, когда меня снова будут волновать такие вещи.
Укладываясь, я не чувствовала усталости, но тем не менее сон
сморил меня. Мне снилось, будто я мчусь на водных лыжах, как вдруг море и
солнце растаяли, и я оказалась в комнате с бесчисленными книжными полками и
рядами столов с компьютерами. В помещении стояла полная тишина. Я находилась в
библиотеке Академии Святого Владимира.
— Ох, только не сегодня! — Простонала я.
— Почему не сегодня? Почему не каждый день?
Я повернулась и увидела красивое лицо Адриана Ивашкова.
Адриан был морой, внучатый племянник королевы; он остался в моей прошлой жизни,
когда я отбыла для исполнения своей самоубийственной миссии. Прекрасные
изумрудно-зеленые глаза вкупе с модно взъерошенными каштановыми волосами
заставляли многих девушек терять голову. Однако он был, типа, влюблен в меня;
именно благодаря ему в этой поездке я не знала нужды в деньгах. За одно это
следовало быть с ним милой.
— Действительно, — ответила я. — Надо думать, я должна быть
благодарна за то, что ты объявляешься всего раз в неделю.
Он улыбнулся и сел в деревянное кресло. Высокий и худощавый,
как большинство мороев. Моройские парни никогда не бывают толстыми.
— От разлуки сердце размягчается, Роза. Не хочу, чтобы ты
считала меня слишком самонадеянным.
— Нам это не грозит, не беспокойся.
— Не хочешь рассказать мне, где ты?
— Нет.
Кроме Лиссы, он был единственным известным нам пользователем
духа, и среди его талантов была способность проникать в мои сны — часто
незваным гостем — и разговаривать со мной. Какая удача, что таким образом он
никогда не сможет узнать, где я!
— Ты убиваешь меня, Роза, — мелодраматическим тоном заявил
он. — Каждый день без тебя причиняет боль. Пустота. Одиночество. Я тоскую по
тебе, спрашивая себя, жива ли ты еще вообще.
Это была типичная для него, ужасно глупая манера выражаться,
со склонностью к преувеличениям. Адриан мало к чему относился серьезно. Кроме
всего прочего, дух делает людей неуравновешенными, и хотя Адриан боролся с
этим, какой-то эффект все-таки присутствовал. И все же за его
мелодраматическими речами ощущалось зернышко правды. Какой бы вид он ни
напускал на себя, я знала — он на самом деле тревожится за меня.
Я скрестила на груди руки.
— Я все еще жива, как видишь. Убедился? Теперь дай мне
поспать.
— Сколько тебе нужно объяснять? Я же говорил — ты и сейчас
спишь.
— И однако разговоры с тобой непостижимым образом изматывают
меня.
Он рассмеялся.
— Ох, я так скучаю по тебе. — Улыбка погасла. — И она тоже.
Я замерла. Она. Ему не требовалось даже называть ее по имени
— ясно, о ком шла речь. Лисса.
Даже мысленно произносить ее имя причиняло мне боль, в
особенности после того, как я видела ее прошлой ночью. Выбор между ней и
Дмитрием был едва ли не самым трудным в моей жизни, и время не залечивало эту
рану. Пусть я выбрала его, но расстаться с ней было все равно, что лишиться
руки, в особенности потому, что благодаря нашей связи разлука не была
по-настоящему полной.
Адриан бросил на меня проницательный взгляд, как будто мог
прочесть мои мысли.
— Ты ходишь посмотреть на нее?
— Нет. — Я не хотела признаваться, что видела ее совсем
недавно. Пусть думает, что я освободилась от нее. — Это больше не моя жизнь.
— Да, твоя жизнь — это самосуд и, конечно, с угрозой для
здоровья.
— Ты не понимаешь ничего, если это не касается пьянства,
курения и разврата.
Он покачал головой.
— Ты единственная, кого я хочу, Роза.
К несчастью, я ему верила. Для нас обоих все было бы гораздо
проще, если бы он нашел себе кого-нибудь.
— Твое право — продолжать питать ко мне нежные чувства, но
тебе придется долго ждать.
— Как долго?
Он задавал мне этот вопрос все время, и каждый раз я
подчеркивала, что это продлится долго и что он впустую тратит время. Сейчас,
подумав, что, возможно, Сидни поможет мне, я заколебалась.
— Не знаю.
Его лицо расцвело надеждой.
— Это самое оптимистичное, что ты до сих пор мне говорила.
— Не придавай особого значения. «Не знаю» может означать и
день, и год. Или даже никогда.
Озорная улыбка снова заиграла на его губах; что же, он
симпатичный, ничего не скажешь.
— Буду надеяться, что это один день.
Воспоминание о Сидни навело меня на мысль задать ему один
вопрос.
— Ты когда-нибудь слышал об алхимиках?
— Конечно.
Еще бы он о ком-то не слышал! Типично.
— Можно было и не спрашивать.
— Почему ты интересуешься? Столкнулась с ними?
— Типа того.
— Что ты натворила?
— Почему ты думаешь, будто я что-то натворила?
Он засмеялся.
— Алхимики только тогда возникают, когда случаются
неприятности, а ты — непреходящий источник неприятностей. Будь, однако,
осторожна. Они сдвинуты на религии.
