Эйвери действительно выглядела обеспокоенной; она вышла,
чтобы принести Лиссе стакан воды, но потом передумала и налила стакан вина.
Сидя в одиночестве, Лисса разрывалась от разбушевавшихся
эмоций. Она ненавидела то, что сделала. Чувствовала, что с ней происходит
что-то неправильное. Сначала я отвернулась от нее, а теперь Кристиан. Почему
она не может удержать своих друзей? В чем причина? Может, она действительно
сходит с ума? Она чувствовала, что не владеет собой, что ее охватило отчаяние.
И она...
Бам!
Совершенно неожиданно что-то вытолкнуло меня из головы
Лиссы. Ее мысли полностью исчезли. Я ушла не по своей воле. Никогда, никогда со
мной не случалось такого. Это напоминало физическое воздействие. Как будто
передо мной внезапно опустилась стеклянная стена или силовое поле — и отбросили
меня. Вмешалась внешняя, чужая сила.
Но что это? Может, Лисса? Насколько я знаю, она никогда даже
не ощущала моего присутствия в своей голове. Вдруг произошли перемены и она
вышвырнула меня? Или обуревавшие ее эмоции стали так сильны, что для меня не
осталось места?
Я не знала, и мне это не нравилось. Когда это произошло,
помимо толчка я испытала еще одно странное чувство. Что-то вроде вибрации, как
будто кто-то проник в мой разум и пощекотал его. Еще были вспышки тепла и
холода, но потом, как только меня вышвырнуло из головы Лиссы, все прекратилось.
Такое... агрессивное воздействие. И почему-то... хорошо знакомое.
Двадцать три
К несчастью, я не могла вспомнить, когда прежде испытывала
это чувство.
Учитывая все, что произошло со мной, сам факт того, что я
его вообще вспомнила, можно считать поразительным. Мои воспоминания были
раздроблены, но я старательно перебирала их, надеясь обнаружить, где я
испытывала похожее щекотание в мозгу. Увы, ответ не приходил, и очень скоро эти
попытки стали вызывать такое же чувство разочарования, как планы бегства.
Время шло, и до меня все отчетливее доходило, что мне
позарез нужен план бегства. Отсутствие эндорфинов убивало, но зато проясняло
мысль. Меня охватывало удивление, насколько безразличны мне были размышления о
побеге. Едва позволив Дмитрию укусить себя, я распалась как личность. Потеряла
более высокие приоритеты. Утратила силу и навыки. Стала слабой и тупой. Правда,
не совсем. Если бы я полностью деградировала, то уже была бы стригоем. Слабое
утешение, и все же — даже на пике кайфа какая-то часть меня продолжала
сражаться и не уступала.
Осознание, что я не совсем ослабела, помогало. Так легче
игнорировать свое тело, отвлекая себя с помощью телевидения и поглощения всего,
что хранилось в маленьком холодильнике. Я даже нарочно долго не ложилась спать,
в надежде измотать себя. Это помогло, и я заснула, едва коснувшись подушки,
погрузилась в сон без сновидений.
Меня разбудило прикосновение скользнувшего в постель тела. Я
подняла веки и взглянула прямо в красные глаза Дмитрия. Впервые за все время я
смотрела на него не с любовью, а со страхом, но старалась скрыть перемену.
Напротив, протянула руку и коснулась его лица.
— Ты вернулся. Я скучала по тебе.
Он поймал мою руку и поцеловал ладонь.
— У меня были дела.
Тень скользнула по его лицу; в уголке рта я заметила
крошечный след засохшей крови. Состроив гримасу, я стерла ее пальцем.
— Я так и поняла.
— Таков естественный порядок вещей, Роза. Как ты себя
чувствуешь?
— Лучше. Вот только...
— Что?
Я отвернулась, снова раздираемая противоречиями. В его
глазах вспыхнуло не только любопытство, но и — пусть совсем немного —
беспокойство. Беспокойство за меня. И тем не менее всего мгновение назад я стерла
кровь с его лица — кровь несчастной жертвы, чья жизнь оборвалась несколько
часов назад.
— Я была в голове Лиссы, — заговорила я наконец, зная, что
своим признанием не причиню ей никакого вреда. Как и Натан, Дмитрий знал, что
она в Академии. — И... меня вышвырнуло оттуда.
— Вышвырнуло?
— Как обычно, я видела все ее глазами, а потом неизвестная
сила, чья-то невидимая рука... вытолкнула меня. Никогда не чувствовала ничего
подобного.
— Может, это новая способность духа.
— Может быть. Вот только... Я же приглядываю за ней
регулярно и никогда не видела, чтобы она практиковалась в подобном умении. Или
обдумывала это.
Он слегка пожал плечами и обнял меня.
— Пробуждение обостряет чувства и восприятие мира, но не
делает тебя всеведущим. Я не знаю в чем дело.
— Конечно, не делает всемогущим, иначе Натан не зацикливался
бы на местонахождении Лиссы... Зачем это? Почему стригои сосредоточились на
пресечении королевских родов? Мы знаем, что они — в смысле, вы — одержимы этим,
но почему? Какое это имеет значение? Жертва есть жертва, разве нет? И ведь
большинство стригоев прежде были мороями.
— Сложно объяснить в двух словах. В основном на королевских
мороев охотятся, потому что это порождает страх. В твоем прежнем мире королевская
власть стоит над всеми. Они получают лучших стражей, лучшую защиту. — Он прав
как никогда. — Если мы сможем добраться до них, что это означает? Это означает,
что всем угрожает опасность. Отсюда страх, а страх подталкивает человека к
глупостям, превращая в образцовую жертву.
— Ужасно.
— Жертва или...
— Да, да, знаю. Жертва или хищник.
Он слегка прищурился, по-видимому, недовольный тем, что его
прервали.
— Есть и еще одно преимущество в погоне за лидерами мороев —
нестабильность.
— А вдруг это приведет к смене лидеров, что поможет им? — Он
бросил на меня еще один странный взгляд, а я сама испугалась своих слов. — А
что еще?
Снова я рассуждаю, как Виктор Дашков. Нет, нужно заткнуться.
Я поняла, что веду себя не так, как обычно, под кайфом, когда я занята только
собой.
— Что еще... — Он скривил губы. — Еще — престиж. Ради славы,
ради собственной репутации и удовлетворения от мысли, что мы способны извести
тех, кого другие не могли уничтожить на протяжении столетий.
Простая у стригоев натура! Злые умыслы, охота и смерть.
Других мотивов им и не требуется.
Взгляд Дмитрия переместился на мой прикроватный столик, куда
я на ночь клала свои украшения. Все его подарки были здесь, сверкая как
сокровище пиратов. Перегнувшись через меня, он за цепочку поднял назар.
— Ты все еще хранишь его.
— Да. Но он, конечно, уступает твоим подаркам.
«Голубой глаз» — он напоминал мне о матери. Я давно не
думала о ней. В Бийске я начала воспринимать Алену как свою вторую мать, но
сейчас... сейчас я мечтала о своей собственной. Джанин Хэзевей не умела
убираться и готовить, но была умной и компетентной. В некотором роде я с самого
начала осознавала, что мы мыслим одинаково. Я унаследовала ее черты и не
сомневалась, что в моей ситуации она ни на мгновение не отвлекалась бы от плана
бегства.
