— Спондуликс. Он называется спондуликс.
— Это в единственном числе, — поинтересовался Нерфболл, — или во множественном?
— В единственном, — без запинки ответил Хонимен.
2
Дни в «Пантехниконе»
В середине 1968 года в Мехико-Сити проходили Летние Олимпийские игры.
Иногда, когда он произносил про себя эту фразу, на слух Хонимена она звучала как факт невероятно древней истории. В 753 году до нашей эры был основан Рим. В 1066 году нашей эры норманны завоевали Англию. Факты, затерянные в туманах времени, изгнанные на страницы плесневелых учебников, невидимые живому глазу.
А иногда то время казалось близким, как вчерашний вечер, отделенным от сегодняшнего дня лишь кратким интервалом сна.
Ведь Хонимен там был. А после его жизнь пошла совсем иначе, чем он невинно предполагал когда-то.
Перед началом тех давних Игр черные демонстранты добились того, чтобы ЮАР отстранили от участия. Глава Международного Олимпийского комитета, некто Эйвери Брандейдж, возглавил тех, кто готов был допустить ЮАР на Олимпиаду. А еще этот человек отвечал за раздачу медалей.
Когда два американских легкоатлета Томми Смит и Джон Карлос выиграли соответственно «золото» и «бронзу», они решили устроить символическое осуждение Брандейджа. На пьедестале почета, в африканских бусах и черных шарфах, босые в ознаменование своей нищеты, они подняли кулаки в перчатках и склонили головы.
Из последующих соревнований их тут же исключили.
Во время этой совершенно типичной для шестидесятых драмы на трибуне сидел восемнадцатилетний член сборной США по плаванию, ныряльщик Рори Хонимен. До приезда на Олимпиаду этот милый мальчик из Айовы ни разу в жизни не разговаривал с чернокожим. А теперь вдруг в результате интеллектуального прорыва, который позже породит спондуликс, Хонимен прозрел. «На свете, оказывается, существует несправедливость. Мы же все братья и сестры. Я должен протестовать».
Слушая в тот вечер в общежитии олимпийской сборной остальных спортсменов, Хонимен утвердился в своем первоначальном решении. Но, будучи по характеру застенчивым, никому ничего не сказал.
На следующее утро Хонимен почувствовал прилив духовных сил. Он пошел на свои соревнования. Он завоевал «серебро». На пьедестале он поднял в знак протеста руку без перчатки и склонил голову. Стадион потрясенно замолк. Тишина была столь же огромной, как Мексика. Хонимен был единственным белым, кто решил заявить о своей солидарности с чернокожими.
К несчастью, не было никаких телекамер, которые сообщили бы миру о его личном заявлении. (Газета его родного городка стала единственной, кто напечатал фотографию — размытый, сделанный с большого расстояния снимок, на котором Хонимен выглядел так, будто нюхал у себя под мышкой.) Брандейдж, главная персона для телевизионщиков, присутствовал на другом соревновании, и в то же время о своем протесте заявили трое чернокожих: Ли Эванс, Ларри Джеймс и Рон Фримен.
Однако поступок Хонимена не прошел совершенно незамеченным.
Когда, уже другим человеком, он вернулся домой, все привычные картины детства показались странно преображенными, и его ждала повестка. Тут не было ничего необычного, вот только до Мехико-Сити ему давали отсрочку.
(Одиннадцать лет спустя, разговорившись в хобокенском баре с незнакомцем, который оказался полковником армии, Хонимен узнал, что тем членам сборной США шестьдесят восьмого года, кто учился по УКОЗу
[9]
, позвонили с предостережением к протесту не присоединяться.)
Поначалу в Канаде жилось неплохо. Естественно, Хонимену было немного грустно, когда он думал о пропавшей карьере в международных соревнованиях по дайвингу. Но, будучи еще молодым и от природы жизнерадостным, он искал лучшее в этом странном повороте судьбы.
Жизнь стала оборачиваться дрянью, лишь когда у него кончились деньги. Родители, считая, что сын предал их и разочаровал, отказались выслать ему еще. Вскоре Хонимен отчаянно искал работу.
Вот тогда он познакомился с Леонардом Лиспенардом.
Лиспенард был единственным владельцем, главным разнорабочим, конферансье и время от времени психотерапевтом по вопросам семьи и брака в «Пантехниконе Лиспенарда», крошечном грошовом цирке-шапито, который в летние месяцы объезжал север Канады, а зимой направлялся на юг. Сам Лиспенард был толстым человечком с дурной кожей, который в одеянии конферансье, на взгляд Хонимена, удивительно походил на Пингвина, заклятого врага Бэтмена.
Стоял июль 1969 года в Калгари, и лето уже миновало зенит, когда Хонимен обратился к Лиспенарду, рассудив, что это предприятие может предоставить ему работу, где он не будет на виду у властей, что казалось весьма и весьма привлекательным для беглеца-нелегала в стране, которая не была ему родной. Когда он попросил провести его к владельцу, ему сообщили, что Лиспенард освободится, лишь когда закончится вечернее представление. Хонимен купил билет и смирился с ожиданием.
Шатер был заполнен лишь наполовину. Удивительно, но места в первых рядах никто не занял. Хонимен сел прямо перед ареной, вознамерившись получить за свои деньги максимум удовольствия. Во время финала, когда Хонимен уже одновременно терял терпение и боролся со сном, его гальванизировало то, что он увидел первую настоящую любовь своей жизни, исполнительницу, с которой будет проводить каждый день следующих семи лет.
Баронесса фон Хаммер-Пергстолл.
В центре шатра стояла двадцатифутовая башня с большой платформой на верхушке. Никакие скобы-ступеньки или веревочная лестница наверх не вели, подняться туда можно быть только на открытом подъемнике, приводимом в движение судорожно пыхтящим мотором. У основания башни ждал наготове большой квадратный складной контейнер со стальными, выложенными изнутри пластиком стенками. Потребовалось полчаса, чтобы заполнить его водой из пожарного шланга.
Лиспенард вразвалку вышел на середину арены.
— Дамы и господа, без излишних фанфар и ненужной рекламы позвольте представить вам вашему вниманию Баронессу фон Хаммер-Пергстолл — единственный ныряющий тягач Канады!
Вывели Баронессу. Ослепительно белая кобыла, исключенная за непригодность из «Испанской школы верховой езды» в Вене, была самой прекрасной лошадью, которую когда-либо видел сын фермеров Хонимен.
Лиспенард исчез. Клоун завел покорную Баронессу на подъемник. Наверх она поднялась безропотно. Так же мирно перешла на платформу. Там на мгновение замерла. И прыгнула.
Это было все равно что смотреть на Пегаса. У Хонимена перехватило дух.
Когда она приземлилась, соударение (как и планировалось) расплющило контейнер, расплескав воду на двадцать футов вокруг и залив ею первые три ряда.
