— Давайте выбираться отсюда! — Он попытался перекричать шум.
Эдди молча кивнула.
Они проползли через казавшиеся неистощимыми фейерверки, встали и рысцой двинулись прочь. На краю парка их едва не переехала завывающая патрульная машина. Тогда они побежали, хохоча, и не останавливались, пока не упали на кровать Хонимена.
5
Вперед на войну
Среди стука молотков и воя пилы из помещения за стеной, ежечасного орошения назальных пазух Нерфболла Хонимен застыл как громом пораженный. В руках он держал один из новых спондуликсов.
Материалом новенькой банкноты служил хороший льняной бинт. Напечатана она была в горчично-желтых тонах. На лицевой стороне красовалось изображение гигантского сандвича из целой булки. На обороте имелся портрет Хонимена с обязательной бейсболкой «Метс». Под булкой шла надпись: ХЛЕБ С ОТРУБЯМИ — ГАРАНТ НАШ.
Банкнота была достоинством ПЯТЬДЕСЯТ СПОНДУЛИКСОВ. В кассе у Хонимена лежали и другие различного достоинства: белые, как майонез, красные, как кетчуп, и зеленые, как маринованные огурцы. С каждой минутой все новые и новые сходили с печатного станка, установленного в подвале «Старого погреба». И каждая, на взгляд Хонимена, была тикающей бомбочкой, которая рано или поздно обязательно взорвется прямо ему в бородатую физиономию.
Именно этот новый виток эволюции спондуликсов вызвал такую нервозность Эрлконига, когда Хонимен попытался заговорить с ним две недели назад. Проявив хитроумие и инициативу, которые некогда помогли ему возглавить Пиволюбов, негр-альбинос взялся вывести производство спондуликсов на профессиональный уровень. Завися от них для осуществления своих многообразных замыслов, Эрлкониг счел, что больше не может обходиться каракулями на салфетках, которые от постоянного обращения быстро придут в негодность или будут по ошибке использованы для такой неблагой цели, как прочищение носа. Более того, салфетки были объемистыми и плохо помещались в бумажник.
Все эти и многие другие аргументы Эрлкониг изложил Хонимену вскоре после катастрофического завершения Беззаконной вечеринки, когда пытался убедить его в необходимости подобного шага. Но Хонимен на уговоры не поддавался.
— Будет тебе, Рори, расслабься. Да и вообще — чего тебе волноваться? В том, что мы делаем, нет ничего противозаконного. Просто считай эти штуки купонами. Ну да, купоны от производителя, вот что они такое. Когда «Келлогс» дает тебе на тридцать пять центов «Хлопьев с изюмом», корпорация что, пытается подорвать правительство? Но ведь и с нами так происходит. А что, если супермаркет удваивает купон? Тогда у клочка бумаги появляется добавочная стоимость, а даже на обороте его, кстати, говорится: «Погашается за одну десятую цента».
Хонимен в усталом несогласии покачал головой. Он нутром чуял, что они поступают неверно и что рано или поздно придется расплачиваться, но не мог найти логических контраргументов змеиной убедительности Эрлконига.
— Слушай, — продолжал Эрлкониг, — даже если эти штуки настоящие деньги, то что с того? И не делай шокированное лицо, я серьезно говорю. Что с того? Нужно смотреть с точки зрения истории, молекулка. Знаешь, правительство ведь не единственное, кто чеканил в этой стране монету. До самой середины девятнадцатого века банки выпускали банкноты, якобы обеспеченные их депозитами и ходившие в обращении как законное платежное средство. И зачастую какой-нибудь банк выпускал бумаги в таких объемах, которые в два-три раза превышали все его имущество. Разумеется, со временем система обанкротилась, рухнула, и началось черт знает что, но к нам это не относится, мы ведь сумеем лучше держать спондуликсы в узде.
При слове «обанкротилась» у Хонимена поплыло перед глазами.
— Эрл, мне просто кажется неправильным…
Но Эрлкониг не терпел отказов.
— Во время Великой Депрессии отдельные магазины по всей стране выпускали купоны, погашаемые только у них. И мы делаем то же самое. А Конфедерация? Про нее тоже нельзя забывать. Что они сделали самое первое? Верно, выпустили собственные деньги.
— Они выходили из состава Соединенных Штатов, Эрл. Мы ведь этого не сделаем?
— Нет, конечно. Но ты должен признать, времена сейчас ненадежные. Уже несколько лет в стране такой спад, какого не видели начиная с тридцатых годов. Кругом бездомные, безработные, те, чьи рабочие места уплыли в Азию. Нынешнее правительство в полнейшей финансовой заднице. Если, печатая спондуликсы, мы в силах помочь людям, то почему бы и нет?
Против такой прогрессивной цели Хонимену возразить было нечего.
— Но как одна маленькая закусочная может обеспечить столько банкнот?
— Вспомни только, что я говорил раньше. Они же не вернутся разом. Впрочем, в одном ты прав, в нынешнем виде твое заведение с такими объемами не справится. Вот почему я должен поговорить с тобой о планах по расширению — они у меня с собой.
В этот момент от размышлений Хонимена оторвало сразу несколько раздражителей.
Клиент, чей спондуликс так поразил Хонимена, сказал:
— Эй, сдачу получить можно?
Одновременно в дыру с рваными, еще не отделанными краями просунул голову из соседнего помещения рабочий и спросил:
— Рори, вдоль какой стены размещаем стойку?
И заспорили БитБокс и еще один покупатель:
— Ты что это на мое арахисовое масло кладешь? Я апельсиновый мармелад просил, а не хрен.
— Послушай, чувак, нужно время от времени пробовать что-то новое. Экспериментировать.
— Не нужны мне эксперименты, мне нужен вкусный сандвич.
— Это будет эль супремо
[10]
, чувак. Только попробуй.
— Да я ни куска такого не откушу…
Поспешно дав сдачу (сорок один спондуликс) и крикнув столяру: «Вдоль северной», — Хонимен встал на защиту клиента и убедил БитБокса приготовить заказанный сандвич.
Тут от своих ритуалов оторвался Нерфболл, и Хонимен снова поставил его готовить сандвичи, а БитБокса перевел за кассу, где его страсть к поиску новых комбинаций не обернется угрозой здоровью.
— Привет, Рори, — сказала женщина.
Этот голос, знакомый Хонимену всего две недели, вызывал ощущение давней близости и дрожь предвкушения: так звучит голос подруги всей жизни, который слышал на протяжении десятилетий в сотнях различных обстоятельств.
Повернувшись от кассы, Хонимен увидел, что в очереди голодных клиентов стоит терпеливая, лучащаяся счастьем, замечательная Эдди.
Поспешно сорвав фартук, Хонимен нырнул под секцию прилавка и оказался подле Эдди. Заключив ее в медвежьи объятия, он оторвал ее от земли, закружил, снова поставил на ноги и поцеловал с полагающимся жаром. Из толпы последовали прочувствованные аплодисменты и свист. Эдди зарделась.
— Господи, как же я рад тебя видеть, — сказал Хонимен.
