Град яств и напитков все не ослабевал. Перемены блюд, с базарной помпезностью объявляемые Тримальхионом, становились все изысканнее. Я осушал чашу за чашей, пока мои зрение и слух не начали терять четкость, словно размытая логика нейронной кибернетической сети, из-за которой я потерял, то есть потеряю, работу две тысячи лет спустя.
Мне почему-то показалось отличной идеей опустить голову на колени Квартилле и слегка вздремнуть. Пускай Гермерос делает что хочет, вот только эта дурацкая шляпа… Я снял колпак и нахлобучил на голову Соне, чтобы не потерять. Болтовня за столом немедленно превратилась в бессмысленный поток звуков, убаюкавший меня окончательно.
Очнулся я от дикого вопля Сони.
На столе красовался последний шедевр из кухни Тримальхиона — какие-то мелкие грызуны в сахарной глазури. Раз в десять меньше моей Сони, в остальном они были точной ее копией.
Соня продолжала что-то неразборчиво визжать на латыни. Я сорвал с нее колпак и надел на себя.
— Какой сейчас месяц? Какой месяц? — вопила она теперь уже по-английски.
Я перевел вопрос Квартилле.
— Э-э… квинтилий, кажется, — подумав, ответила жрица.
— Но ведь он не кончается на «о»! — всхлипнула Соня. — Как они могли учинить такое с моими родственниками, не дождавшись даже октября!
— Октябрь тоже не кончается на «о», — заметил я.
— Он хотя бы начинается!
В зале воцарилась мертвая тишина. Все испуганно уставились на нас, некоторые выставили пальцы рожками от сглаза.
Гермерос, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Это злой чародей! Иначе как бы такой замухрышка смог овладеть жрицей? Ее надо освободить! Смерть колдуну!
Подняв меч, он двинулся в мою сторону.
Я поспешно нащупал в кармане прогрызенный пакетик с конфетти и вытряхнул немного на Квартиллу. Потом поднес к губам волшебный рог…
— Он призывает на помощь духов! — заорал Гермерос и, бросившись вперед, неуклюже повалился на наше ложе.
Дунув изо всех сил, я успел заметить, что один кружочек конфетти слетел с плеча Квартиллы на него. Черт подери…
После масляных римских ламп солнечный свет был так ярок, что я невольно зажмурился, надеясь, что Гермерос, если он последовал за нами, испытывает те же неудобства. Судя потому, что лезвия меча, вонзающегося в мою измученную грудь, я не ощутил, злобный вояка в этот момент столь же неистово тер глаза. Слепящие пятна постепенно исчезали из поля зрения, одновременно в слух вторгались чеканные ритмы электрогитары, а по некоторым привычным звукам я понял, что нашу странную компанию обтекает непрерывный поток людей.
Наконец я обрел зрение.
Квартилла с отвисшей от изумления челюстью медленно кружилась на месте, знакомясь с новой обстановкой. Гермерос, опустив меч и явно не веря глазам, неуклюже потирал ручищей обезьянью физиономию. Соня снова беззаботно похрапывала у моих ног, совершенно позабыв о печальной участи своей родни.
Вокруг виднелись современные кварталы, мы стояли у ворот какого-то парка. Мимо двигались толпы людей, преимущественно молодежи, направляясь к зеленым лужайкам. Кто-то на ходу кинул в урну газету, и я подхватил ее.
Это был «Сан-Францисский оракул». В глаза бросился заголовок, набранный аршинными буквами:
ПЕРВЫЙ ВСЕНАРОДНЫЙ ПОП-ФЕСТИВАЛЬ
Год тысяча девятьсот шестьдесят седьмой, я родился — рожусь — только через десять лет!
Знаменитое Лето Любви!
Квартилла перестала кружиться и обернула ко мне сияющее лицо.
— Лаурентиус! Это просто замечательно! Ты перенес нас в свой подземный мир!
— Где-то так, — хмыкнул я. — С ошибочкой на полсотни лет и ширину континента.
— Я и не подозревала, что в царстве Плутона есть такие чудеса! Вот Альбуция удивится!
Меня охватили угрызения совести. Взял и выдернул бедную девочку из родного времени и места, причем навсегда, из чистой жадности, чтобы и дальше лицезреть ее прелести. А что теперь — как я ей расскажу?
— Понимаешь, Квартилла… Ой!
Клинок Гермероса уперся мне в горло. Судорожно сглотнув, я измерил кадыком его остроту.
— Демон проклятый! — сплюнул вояка. — Нечистый дух! Сейчас же верни нас в Рим или я проткну тебя как мешок дерьма!
— Послушай, Гермерос… Это не так просто, как ты думаешь…
Лезвие впилось в кожу.
— Хватит отговорок! Живо!
— Я не могу!
У Гермероса, по-видимому, в спине скрывалась такая же кнопка, что у Мэри Энн. Угрюмое лицо его мгновенно вспыхнуло бешеной яростью.
— Тогда пусть я буду проклят, а ты сдохнешь!
Снова зажмурившись, я лихорадочно пытался припомнить какую-нибудь молитву.
— Эй, чувак, ты что там бузишь? — послышался незнакомый голос.
— Не горячись, брат, расслабься, — поддержал его другой.
Я открыл глаза.
По бокам Гермероса стояли двое незнакомцев. С волосами до пупка или того ниже, лица разрисованы цветочками и символами мира. На одном был высокий цилиндр, белая рубашка с кружевами и расклешенные джинсы, другой щеголял в бандане, над которой болтались тряпичные кроличьи уши, меховой жилетке на голое тело и зеленых бархатных брючках в обтяжку.
— Твоей чикалкой и поранить кого-нибудь недолго, — укоризненно заметил Цилиндр.
— Разве ты не знаешь, что сегодня в программе только кайф под солнышком? — поднял брови Кролик.
Внешность хиппи явно выбила из колеи защитника империи. Обретя наконец дар речи, он недоуменно покрутил головой.
— Мне много чего пришлось повидать: и друидов, которые мажутся синькой и бегают в чем мать родила, и вшивых сирийских отшельников, дочерна сожженных солнцем. Но я готов отдать в рабство собственную мать, если встречал когда-нибудь адово отродье, подобное тому, что ты вызвал, колдун! — Скрипнув зубами, Гермерос снова поднял меч и приставил к моему горлу. — Пускай они разорвут меня на куски, но я сделаю что задумал!
Цилиндр обернулся ко мне.
— Ты врубился в его базар, чувак?
— Он сказал, что рад вас видеть, но меня все-таки убьет.
Кролик прищелкнул языком.
— Не в кайф.
— Напряжно, — согласился Цилиндр.
— Негатив.
— Полный отстой.
Заложив в рот два пальца, Кролик издал пронзительный свист. Из толпы мгновенно материализовалась парочка здоровенных Ангелов Ада, грязных, бородатых и затянутых в кожу. Прежде чем Гермерос успел сообразить, что к чему, он уже болтался между ними со скрученными локтями.
Я с облегчением перевел дух, соображая, что сказать.
