Удачно лавируя между лужами и толпами, Артём достиг цели. Печати на дверях редакции не обнаружилось, хотя это ещё ни о чём не говорило. Зато лицо секретарши в приёмной заставило сердчишко ёкнуть. Достоевский такие лица называл опрокинутыми.
— Редактор у себя?
Прошло, наверное, секунды три, прежде чем зрачки сотрудницы подобрались и она сообразила наконец, что перед ней кто-то стоит и о чём-то спрашивает. Судорожно кивнула в сторону двери и оторопела вновь.
Озадаченно хмыкнув. Артём прошёл в кабинет. Та же картина. Редактор, как неживой, полулежал в кресле и незряче смотрел на вошедшего. По правую руку редактора на обширном рабочем столе пылала алыми карандашными царапинами свежая газета (судя по манере вёрстки, не «Заединщик»), по левую траурно чернел «Толковый словарь психиатрических терминов» — книга, вскоре ставшая настольной и для самого Стратополоха.
— Что тут у вас стряслось?
С тем же трёхсекундным запозданием в кресле шевельнулись.
— А, это ты… Присаживайся…
— Что случилось?
Редактор вопросительно оглядел газету, словарь, затем поднял на Артёма исполненные недоумения глаза.
— Ходили сегодня партию регистрировать… — Голос вполне соответствовал взгляду.
— И что?
— Вышел какой-то в белом халате… Сказал, регистрировать теперь не будут…
— А когда будут?
— Никогда.
— Позволь… — Почуяв слабость в ногах, Стратополох опёрся на спинку стула для посетителей, потом и вовсе присел. — Ты… хочешь сказать… общественно-политические организации — запрещены?!
— Нет…
— А регистрировать…
— Регистрировать не будут.
— Погоди! — Артём тряхнул головой. — А допустим, санкцию на митинг…
— Не дадут…
— То есть нельзя?
— Можно.
— Без санкции?
— Без санкции…
— Ничего не понимаю, — искренне сказал Артём. — А если демонстрация? Если проспект перекрыли?
— Ответишь как за нарушение правил дорожного движения.
— А в сквере?
— В сквере — пожалуйста… Если не орать, скамеек не ломать… Опять же, если отдыхающие не против… Слушай, достань там из шкафчика! Сил нет подняться, всё не отойду никак…
Артём принёс бутылку и две рюмки. Выпили. Сквозь плотно закрытые окна с улицы не проникало ни звука. Нарочито звонко клацали настенные часы.
— Хм… — поразмыслив, сказал Артём. — А мне это нравится! Не знаю, чего ты расстраиваешься. Всё же, выходит, разрешено… Газету выпускать можно?
— Можно.
— Ну?..
Редактор разлил по второй и странно посмотрел на Артёма.
— Партии не регистрируются, — в который раз медленно повторил он. — А вот принадлежность к партии…
Артём ждал завершения фразы. Долго ждал.
— Слышь! — не выдержал он наконец. — Чего жилы тянешь? Принадлежность к партии. Дальше! Где она регистрируется?
— В поликлинике, — глухо сказал редактор.
Артём потёр внезапно загудевший лоб.
— Повтори…
Редактор повторил.
Стратополох нетвёрдой рукой взял свою рюмку, машинально пригубил. Вкуса не почувствовал. Владелец кабинета наблюдал за Артёмом с болезненной пристальностью, словно сравнивая нынешнюю реакцию гостя с недавней собственной.
— Политическая активность — лечится, — добавил он ещё глуше.
— Бред!
— Вот именно… — Редактор со вздохом подтянул поближе «Толковый словарь», раскрыл на закладке. — «Бред альтруистический, — скорбно зачитал он вслух, — содержит идею возложенной на больного высокой миссии политического или религиозного характера…» — Закрыл словарь, покряхтел. — Понял, в чём сволочизм-то весь? — заключил он с тоской. — Формулировочка, а?
— Дай сюда! — привставая, осипшим голосом потребовал Артём. Отобрал книгу, въелся глазами в текст. — Ну! — вскричал он через несколько секунд. — Что ты мне тут, понимаешь, лапти плетёшь?.. «Основные признаки. Бред является следствием болезни и, таким образом, в корне отличается от заблуждений и ошибочных убеждений психически здоровых…» На, держи! — Стратополох с победным видом вернул — чуть ли не кинул — словарь редактору.
Тот принял книгу, но взгляд его остался траурным, как был.
— Не говоря уже о том, что ты сейчас признал наши убеждения ошибочными, — с кроткой язвительностью молвил он, — позволь спросить: кто будет отличать болезнь от заблуждений?
— Специалисты… — Артём пожал плечами.
Редактор удовлетворённо наклонил свой мощный, как башня, лоб.
— То есть сотрудники доктора Безуглова… Те самые, что не зарегистрировали партию и направили меня в поликлинику?
Стратополох снова опустился на стул и некоторое время не мог выговорить ни слова.
— Слушай! — ошарашенно вымолвил он наконец. — Ну, политика — ладно, а вот религия… Их же затопчут…
— Кто?.. — с безнадёжной усмешкой отозвался редактор. — Кто затопчет? Пол-Сызнова закодировано… да и попы уже всех достали… А вот ещё не желаешь? «Бред архаический…»
— Стоп! — прервал Артём. — Я, например, беспартийный патриот…
Редактор немедленно отложил словарь и взял Газету.
— Так… — бормотал он, водя пальцем по абзацам, отмеченным красным карандашом. — Где же тут было… Ага…
— Что это?
— Тронная речь… Значит, говоришь, беспартийный патриот. Тогда слушай: «Следует также учитывать, что лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией могут вступать в интимную связь не только с живыми существами (гомосексуалисты, зоофилы), но также с неодушевленными предметами (фетишисты) и даже с абстрактными понятиями (патриоты)».
— Но не в сексуальную же связь! — заорал Артём.
Редактор засопел и, бросив газету на стол, снова раскрыл словарь. На этот раз листал подольше.
— «Зоофилия эротическая, — огласил он в итоге, — вид перверсии, при которой больные испытывают наслаждение при рассматривании животных или общении с ними, например, при верховой езде, дрессировке…»
— И что?
— «При этом отсутствует стремление к совокуплению с животными», — хмуро дочитал редактор. — Один к одному. Ты же с Отечеством тоже совокупляться не собираешься… Так, наслаждаешься при рассматривании…
— Постой! — взмолился Артём, берясь за виски. — Дай сообразить…
Несколько секунд прошли в напряжённом молчании.
— Так… — хрипло выговорил Стратополох. — Выходит, мы теперь извращенцы?
— Выходит…
— И куда нас теперь? В психушку?
