Роскошный подковообразный пляж был пугающе опрятен: ни обрывков бумаги, ни жестянок из‑под консервов. У самой воды, где обычно торчат остроконечные замки из сырого песка, рассыпаны были редкие птичьи следы. Амфитеатром громоздились вечнозеленые заросли. С живописной скалы сыпался прозрачный водопадик.
— Ребята… — послышался потрясенный голос с заднего сиденья. — Но ведь это не укладывается в рамки общепринятой теории…
— Да помолчи ты хоть сейчас! — взвыл Лева. — Какая, к чертям, теория? Толик, скажи ему!..
Толик, вытянув шею, смотрел поверх ветрового стекла куда‑то вдаль.
— Баньян,
[1]
— тихо, но отчетливо произнес он.
— Где? — испугался Лева.
— Вон то дерево называется баньян, — зачарованно проговорил Толик. — Я про него читал.
Дерево было то еще. Стволов шесть, не меньше. То ли крохотная рощица срослась кронами, то ли каждая ветвь решила запустить в землю персональный корень.
— Где? Г‑где?.. — Лева вдруг стал заикаться.
— Вон, правей водопада…
— Да нет! Где растет?
— В Полинезии, — глухо сказал Толик.
— В Поли… — Лева не договорил и начал понимающе кивать, глядя на баньян.
— Перестань, — сказал Толик.
Лева кивал.
— Может, воды ему? — испуганным шепотом спросил Валентин.
Толик нашарил под сиденьем вскрытую пачку «Опала», кое‑как извлек из нее сигарету и не глядя ткнул фильтром сначала в глаз Леве, потом в подбородок. Лева машинально щелкнул зубами и чуть не отхватил Толику палец. Со второй попытки он прокусил сигарету насквозь.
Так же не глядя Толик сунул пачку Валентину, но тот отпрянул и замотал головой — месяц назад Наталья, прочитав статью о наркомании, настрого запретила ему курить.
Лева перестал кивать. Потом, напугав обоих, с шумом выплюнул откушенный фильтр.
— А чего, спрашивается, сидим? — вскинулся он вдруг.
Так и не дав никому прикурить, Толик сделал над собой усилие и вылез из дюральки. Постоял немного, затем поднял глаза на заросли и неловко сел на борт.
— Ребята… — снова подал голос Валентин.
— Знаю! — оборвал Толик. — Не укладывается. Слышали.
Он вскочил, выгнал из лодки Валентина и Леву, столкнул ее поглубже в воду, пристегнул карабин тросика и, отнеся якорь шага на три, прочно вогнал его лапами в песок. Спасался человек трудотерапией.
Сзади послышались не совсем понятные звуки. Толик обернулся и увидел, что Лева сидит на песке и бессмысленно посмеивается, указывая сломанной сигаретой то на бухту, то на баньян, то на водопадик.
— Послушайте… — смеялся Лева. — Этого не может быть…
Он встретился глазами с Толиком, поскучнел и умолк.
— Оч‑чень мило… — бормотал между тем Валентин, очумело озираясь. — Позвольте, а где же?.. Я же сам видел, как…
Он кинулся к лодке и бережно вынес на песок чудом не оброненный за борт моток толстой медной проволоки. Собственно, мотком это уже не являлось. Теперь это напоминало исковерканную пружину от гигантского матраца, причем исковерканную вдохновенно.
И еще одно — раньше проволока была тусклой, с прозеленью, теперь же сверкала, как бляха на параде.
— Оч‑чень мило… — озадаченно повторял Валентин, обходя ее кругом. — То есть в момент разряда моток принял такую вот форму…
Услышав слово «разряд», Толик встрепенулся.
— Валька! — умоляюще сказал он. — Ну ты же физик! Теоретик! Что же это, Валька, а?
Лицо у Валентина мгновенно сделалось несчастным, и он виновато развел руками.
— Давайте хоть костер разожжем! — от большого отчаяния выкрикнул Лева. Он все еще сидел на песке.
Толик немедленно повернулся к нему.
— Зачем?
— Может, корабль какой заметит…
Лицо Валентина выразило беспокойство.
— Лева, — с немыслимой в такой обстановке деликатностью начал он. — Боюсь, что тебе долго придется жечь костер…
— То есть?
— Видишь ли… Насколько я понимаю, перенос в пространстве должен сопровождаться переносом во времени… Боюсь, что мы в иной эпохе, Лева. И если это действительно Полинезия, то похоже, что европейцы здесь еще не появлялись…
Лева обезумел.
Он вскочил с песка. Он метался по пляжу, он кричал, чтобы Валентин взял свои слова обратно. Потом, полагая, видимо, что одним криком не убедишь, попытался применить силу — и его пришлось дважды оттаскивать от большого и удивленного Валентина. Наконец Толику надоела неблагодарная роль миротворца, что немедленно выразилось в коротком тычке по Левиным ребрам.
— Кончай! — внятно произнес Толик.
Будучи в прошлом одноклассниками, инженер Лева, слесарь Толик и физик‑теоретик Валентин знали друг друга до тонкостей. И если у Толика вот так на глазах менялось лицо, это означало, что робкого Валентина опять обижают и что в следующее мгновение маленький худой Толик пулей влетит в потасовку, как бультерьер Снап из известного рассказа Сетона‑Томпсона.
Лева мигом припомнил золотые школьные деньки и притих.
— Слушай, сейчас хлебнуть бы… — берясь за горло, обессиленно сказал он. — Достань, а?
— Водка на яхте, — напомнил Толик.
— Слу‑шай… — выдохнул Лева. — А яхта где? Где «Пенелопа»?
Оба почему‑то посмотрели на горловину бухты. Там ходили белые, как закипающее молоко, буруны.
— Эх, не послушал я Федора, дурак, — с сожалением молвил Лева. — Он же предлагал: идем на яхте… Нет, надо было мне влезть в твою жестянку! Был бы уже в городе… протокол бы составляли…
— Как дам сейчас в торец! — озлился Толик. — Без протокола.
— Ребята…
…И так неожиданно, так умиротворенно прозвучало это «ребята», что оба с сумасшедшей надеждой повернулись к Валентину. Все‑таки физик… теоретик…
Теоретик стоял возле сверкающей медной спирали и с живым интересом оглядывал пейзаж.
— Ребята, я все‑таки с вашего позволения возьму одну «опалину»?..
И, получив в ответ обалделый кивок, направился к берегу, мурлыча что‑то из классики.
— Что это с ним? — тихо спросил Лева.
Толик неопределенно повел плечом.
Валентин уже возвращался, с наслаждением попыхивая сигаретой.
— Ребята, а знаете, здесь неплохо, — сообщил он. — Вообще не понимаю, чем вы недовольны… Могли попасть в жерло вулкана, в открытый космос — куда угодно! А здесь — смотрите: солнце, море, пальмы…
