Итак, помощи с орбиты ждать не стоит… Даже если он что‑то сумел передать после катапультирования (а в эфире тогда творилась, мягко говоря, свистопляска), каким образом они могли бы ему помочь? «Пташка» — аппарат уникальный, сконструированный специально для высадки на эту планету, и второй такой в природе (и, что особенно важно, в экспедиции) пока не имеется… Черт! Неужели она и завтра заставит его копать?! На ладонях уже кожи не осталось!.. Впрочем, это к делу не относится…
В черном небе, усаженном крупными ласковыми звездами, кто‑то тронул и тут же приглушил мощную басовую струну. Рыдавшее взахлеб за холмом местное подобие шакала мгновенно смолкло, и в наступившей тишине что‑то с дробным хрустом ударило в землю. Запел, удаляясь, крупный осколок.
«Гляди‑ка, — отметил Влад. — И ночью летают. Хотя какая им разница — день, ночь… Вот ведь изобрели чертовщину…»
Он приподнялся и тыльной стороной ладони откинул кожаный полог подальше на бруствер. Странные тут, ей‑богу, обычаи… Одно только это бесконечное вычесывание зверей чего стоит! А вода! За каким, спрашивается, дьяволом надо возить с собой воду в бурдюках, если местность буквально изрезана мелкими речушками? И с пологом этим тоже чепуха какая‑то… Дождя нет, зачем его растягивать над ямой? От прямого попадания он не защитит, а осколок на излете переживем как‑нибудь… Вот ведь вредный характер у девки! Поэтому, наверное, и кочует в одиночку…
Нет, ну, конечно, спасла, можно сказать, из‑под обстрела вынесла, зельем каким‑то отпоила и вообще содержит… Но ведь нельзя же так бесцеремонно! Я что, помогать не согласен? Хоть бы поинтересовалась для приличия: кто, откуда… Можно подумать, у них тут каждый день мужики с неба падают!..
В безветренной звездной вышине что‑то просвиристело: то ли птичка, то ли опять что‑нибудь этакое… разрывного характера.
Четвертая попытка высадки намечена через полгода. Ну, допустим, высадятся… Где они будут высаживаться, и где в это время будет Влад? Материк — огромный, пустынный — тянется вдоль экватора, как кишка, после чего соединяется перешейком со вторым таким же — поменьше… Так что же, кочевать здесь до конца жизни?! Между прочим, вполне возможный вариант…
Внезапно Влад сел на подстилке, как подброшенный.
«Ты что разнылся? — осатанев, спросил он себя. — Что значит — не найдут? За четвертой попыткой будет пятая! Шестая!.. Мы же не отступим! Случая еще не было, чтобы отступили! Пусть подберет двадцатая, тридцатая экспедиция — все равно данные твои будут уникальны!.. Да Бальбус за такую возможность душу бы не глядя продал! Изучать — не в телескоп, не с орбиты, а прямо здесь, на собственной шкуре!..
За холмом опять зарыдала какая‑то четвероногая дрянь. Влад опомнился и, смущенный нечаянным залпом громких слов, пусть даже не произнесенных вслух, крякнув, опустился на подстилку.
Легко сказать — изучать… Чем изучать, если эта чертова девка выкинула все, что было в карманах!.. И с комбинезона зачем‑то все оборвала… Может, она пластик за металл принимает? Вот идиотка!..
И Влад, все более выходя из себя, стал припоминать, как Чага расправлялась с содержимым его карманов. Происходило это прямо у него на глазах, а он тогда еще был слишком слаб, чтобы встать и воспрепятствовать… А самое смешное — нож оставила. Пластик выкинула, нож оставила! Сидела дура дурой минут пять — все пялилась на тусклую с поглощающим слоем рукоятку. А нажми нечаянно кнопку, выскочило бы стальное лезвие — и прощай, ножик!..
Она и комбинезон с него стянуть пыталась. К счастью, расстегнуть не смогла, а разрезать нечем — каменный век… Стоп! Блокнот! До блокнота она, кажется, не добралась…
Влад схватился за грудь и извлек из кармашка книжицу с прикрепленным к корешку стилом. Ну слава Богу, а то уж впору было думать о пергаменте… Вот с завтрашнего дня и начнем — коротко, экономя странички… Кто его знает, на сколько лет придется этот блокнот растягивать…
Мысли уже начинали путаться, сон распахивался черной глубокой ямой. Не дай Бог, если завтра она решит отсюда сниматься… Тогда вечером снова копать…
9
Словно издеваясь над Владом, следующие несколько дней металл не показывался вообще. Звери с неспешной грацией переставляли голенастые ноги среди высокой негустой травы. С виду вполне земная степь, если бы не эти приземистые клубящиеся вдалеке рощи, или, точнее сказать, заросли — серо‑зеленые, плотные и спутанные, как очески с того же зверя.
Порождение металла… Анкона, биолог экспедиции, был помешан на этих рощах и мог рассказывать о них часами. Когда‑то, около тысячи лет назад, здесь предположительно была обычная лесостепь. Потом по лескам загуляла стальная пурга, прошивая их насквозь, оставляя за собой буреломы, срубленный молодняк и прочие прелести. Все это, конечно, сохло, горело, исчезали древние породы деревьев, а на пепелищах, борясь за жизнь, душили друг друга сорняки. Битву выиграл вид, слегка напоминающий земную иву — с коротким, как обрубок, стволом и фонтаном серо‑зеленых веток, каждая из которых, коснувшись почвы, немедленно в ней укоренялась и выбрасывала новые и новые побеги…
Собственно тут все — порождение металла. Травы эти, например, до пояса и выше… Наверняка у них единая корневая система: вырвешь стебель — тут же вырастет новый…
А вот самого металла и впрямь что‑то нигде не видно. Ни на земле, ни в воздухе. Однажды, правда, послышалось некое звяканье под широким копытом Седого. Влад хотел было окликнуть Чагу, чтобы далеко не уезжала, но вовремя прикусил язык. Хватит, окликнул уже вчера! До сих пор оторопь берет… Влад теперь и сам не помнил, что ему тогда понадобилось от Чаги. Просто позвал. Ну, может быть, несколько отрывисто… Во всяком случае, эффект превзошел все ожидания: Чагу буквально смело с седла, и тут же наземь грянулась Рыжая самка. Затем Влад внезапно ощутил, что Седой под ним куда‑то проваливается. Мгновение невесомости — и, пребольно ударившись копчиком о мощный крестец зверя, Влад кувыркнулся на землю, путаясь в редких длинных стеблях, нисколько не смягчивших удар.
Совершенно ошалелый, вскочил. Оба зверя лежали пластом, подставив ожидаемым осколкам поросшие жесткой пружинистой шерстью горбы. Полосатенькие суслики, которыми только что были утыканы все пригорки, исчезли. Потом из‑за Рыжей самки поднялась Чага. Двинулась прямиком на Влада, и в прозрачно‑серых глазах ее сверкало такое, что он даже попятился. Бросила пару слов, общий смысл которых был ясен и без перевода, и пошла поднимать животных…
Зато крепко запомнил на будущее: резкий окрик во время кочевья означает лишь одно: ложись!
Неплохо бы выяснить форму обращения, после которого не залегают и не начинают окапываться…
Над степью протянулась долгая тоскливая нота, и Влад, выпрямившись в седле, принялся встревоженно озираться. Так и не найдя источник звука, в недоумении повернулся к Чаге. Та величественно и равнодушно покачивалась в седле. Ханша этакая… А вой все не кончался. Влад вслушался еще раз и вдруг понял: это пела Чага.
