Это был Майкл Гласс, мой лучший друг.
Майкл выглядел… абсолютно белым. Бледнее бледного. Я никогда
не видел его таким. На руках ожоги, а в тех местах, где серебряная цепь
касалась кожи, — большие рубцы. И еще порезы, из которых на пол медленно
сочилась кровь.
Обычно голубые, сейчас его глаза горели ярко-красным
пламенем, как у монстра, и в них не было ровно ничего человеческого.
Но голос его я узнал.
— Помоги… — прошептал он, и это по-прежнему был
голос моего лучшего друга.
Я не мог ответить, вместо этого я попятился и захлопнул
дверь.
Джером снова смеялся, я развернулся, схватил кресло и ударил
его по лицу. С таким же успехом я мог бы на него дунуть. Он перехватил кресло,
переломил толстое дерево и швырнул обломки в меня. Я пошатнулся и, наверно,
упал бы, если бы не оперся рукой о стену.
— Хватит. Не смей прикасаться к моему сыну, —
бросил отец.
Джером замер, словно врезавшись в кирпичную стену, но
продолжал делать руками такие движения, словно пытался вырвать мне горло.
Я повернулся к отцу.
— Это мой друг!
— Нет, это вампир. Самый молодой из них. Самый слабый.
Тот, кого практически никто из них не бросится спасать.
Мне хотелось завопить или врезать кому-нибудь. Внутри нарастало
напряжение, руки дрожали.
— Что, черт побери, ты с ним делаешь?
Я не знал, что за человек стоит сейчас передо мной, —
усталый байкер средних лет, в кожаной куртке, со всклокоченными седыми
волосами, с землистым лицом, изборожденным морщинами, со шрамами и
татуировками. Только глаза напоминали о моем отце, и то всего мгновенье.
— Этот вампир тебе не друг, Шейн. Уясни,
наконец, — твой друг мертв, в точности как Джером, и память о нем не
должна помешать тебе сделать то, что ты обязан сделать. Развязав войну, мы
убьем их всех. Всех, без исключения.
Когда-то мы с Майклом вместе играли у нас дома; папа бросал
с нами мяч, качал на качелях, угощал, когда праздновали дни рождения.
Но больше это не имело для него никакого значения.
— Как? — Я стиснул челюсть, так что зубы лязгнули.
Руки по-прежнему дрожали. — Как ты это делаешь? При чем тут он?
— Я пускаю ему кровь и сохраняю ее — в точности как они
поступают с нами, людьми. Для колдовства нужны эти две вещи — татуировки и
кровь вампира. Это просто тварь, Шейн, помни об этом.
Майкл не был тварью; во всяком случае, был не просто тварью.
И на Джерома, которого папа вытащил из могилы, он совсем не походил. Но и
Джером был не просто безмозглой смертоносной машиной. Безмозглые смертоносные
машины не проводят свободное время, читая о приключениях Дороти и Тото. Они
даже не знают, что оно у них есть — свободное время. И сейчас я видел в широко
распахнутых желтоватых глазах Джерома страдание, ужас и гнев.
— Ты хочешь здесь оставаться? — спросил я его
напрямик.
На какой-то миг Джером стал похож на мальчика — испуганного,
сердитого, страдающего маленького мальчика.
— Нет, — ответил он. — Это причиняет боль.
Будь моя воля, я бы не позволил делать с ними это — ни с
Майклом, ни с Джеромом.
— Не пытайся смягчить меня, Шейн. Я сделал то, что
надлежало, — заявил отец. — Ты всегда был слабаком, но я надеялся,
что ты возмужал.
В прошлом подобные слова могли бы толкнуть меня на драку,
чтобы доказать свое мужество, — с Джеромом, например. Или с ним самим. Но
теперь я только повернулся к нему и сказал:
— Я реально был бы слабаком, если бы купился на все это
дерьмо, папа. — Я вскинул руки, сжал их в кулаки, снова разжал и
уронил. — Мне нет нужды что-либо тебе доказывать. Больше нет.
Выйдя через переднюю дверь, я зашагал к запыленному черному
автомобилю, открыл багажник и достал оттуда лом.
Папа наблюдал с порога, преграждая мне путь в дом.
— Какого черта ты делаешь?
— Останавливаю тебя.
Я поднимался по ступенькам, когда он ударил меня. Но на этот
раз я был готов и угадал грядущий удар еще даже до того, как мысленный импульс
достиг его кулака. Поэтому я уклонился, схватил отца за руку и ткнул лицом в
стену.
— Спокойно! — Я удерживал его в таком положении,
словно пришпиленного к доске жука, пока не почувствовал, что он обмяк. —
Все кончилось, папа. Совсем. Не вынуждай меня причинить тебе вред, потому что,
видит бог, я очень хочу этого.
Мне следовало бы знать, что он так просто не сдастся.
Едва я отпустил его, как он изогнулся и врезал локтем в заживающую
рану на животе, заставив меня отступить. Зная все его приемчики, я не дал ему
возможности подцепить мои ноги и свалить меня.
— Джером! — завопил папа. — Останови моего…
Он хотел сказать «сына», но я не мог позволить ему включить
в игру Джерома, иначе она закончилась бы, едва успев начаться.
Поэтому я с силой ударил коварного родителя по лицу, собрав
воедино всю свою силу и ярость, всю обиду, накопленную за много лет, всю горечь
и страх. Каждая клеточка тела завибрировала, руку пронзила красная вспышка
боли, ободранные костяшки пальцев заныли.
Папа рухнул на пол, закатив глаза. Мгновенье я стоял над
ним, чувствуя внутри странный холод и пустоту, а потом увидел, как его веки
затрепетали.
Вряд ли он отключился надолго.
Я быстро пересек комнату, пройдя мимо Джерома, по-прежнему
замершего на месте, и открыл дверь камеры.
— Майкл?
Я склонился над ним. Мой друг тряхнул головой, откидывая
золотистые волосы с белого как мел лица и глядя на меня мрачным, голодным
взглядом.
Вытянув руку, я показал ему браслет на запястье.
— Пообещай мне, парень. Я вытащу тебя отсюда, но
никаких укусов. Я люблю тебя, но это… Нет.
Майкл хрипло рассмеялся.
— Я тоже люблю тебя, брат. Вытащи меня к чертям отсюда.
Пришлось поработать ломом, чтобы вырвать болты, которыми
крепилась цепь. Как я и предполагал, папа был слишком умен, чтобы делать цепи
из чистого серебра, — тогда они вышли бы чересчур легкие и их можно было
бы без труда порвать. Эти были посеребренные — для Майкла достаточно, но для
вампиров постарше — нет.
Мне пришлось выдернуть только первые два болта; будучи
вампиром, Майкл обладал достаточной силой, чтобы вырвать из пола остальные.
Пытаясь помочь ему подняться, я наклонился, и его глаза
вспыхнули красным. Не успел я сообразить, что происходит, как он обхватил меня
рукой за горло и швырнул спиной на пол. Острые ногти вонзились мне в кожу, а
его взгляд застыл на порезе у меня на лбу.
