Я помолчала несколько мгновений, но ни он, ни она не
заговорили. Кто угодно на моем месте уже уловил бы, сколько бы миль в толщину
ни была его кожа, что «месье и мадемуазель» желают остаться наедине, — но
только не мой персонаж.
— А что вы думаете про бал? — искрясь
воодушевлением, осведомилась у них я. — Разве он не божествен?
— Тогда почему бы, — протянул он низким, мрачным,
устрашающим тоном, — вам не вернуться туда?
Его терзало искушение выглянуть из-под маски.
— Видите ли, я же только что сказала, — ответила
я, — я заблудилась.
— Сомневаюсь, — заметил он. — Если вы
подниметесь по этой дорожке, той самой, по которой только что спустились, то,
полагаю, увидите дом. Вы не сможете его не заметить.
— О, в самом деле? — Я в удивлении разинула рот.
Златовласая девица тут же вцепилась ему в руку так, что он
на миг сердито нахмурился. Но она сама оказалась настолько тупой, что даже не
заметила, каким пугающим сделалось выражение его лица.
— Ну же, Анг, — сердито потребовала она, и в ее
устах его имя прозвучало похожим на слово «шланг», — давай просто уйдем
отсюда.
И тут из леса, примерно в двадцати футах дальше по берегу,
горделиво выступил олень. Сперва он двигался бесшумно, но потом раздался
оглушительный треск и шелест, когда ветви подались под напором его шикарных
рогов, залитых серебром лунного света. Его глаза полыхнули зеленью — и он
взревел.
Даже издали этот звук весьма впечатлял, вблизи же мог
вызвать совершеннейшую панику. Во всяком случае, я на это надеялась, когда
мысленно упрашивала оленя — хоть какого-нибудь — выйти к нам из леса. И на мой
зов откликнулось прямо-таки первоклассное животное. Златовласка вскочила на
ноги — ее глаза полыхнули безумием, волосы встали дыбом, и она с оглушительным
визгом обратилась в бегство. Бросив нас, в том числе и его, она метнулась прочь
по берегу, а затем скрылась в лесу.
Он, разумеется, не шелохнулся.
Я тоже.
Олень фыркнул шикарным римским носом, разок ударил копытом
по траве, будто намекая: «За тобой должок, Лел», затем развернулся и
неторопливо скрылся в тенях.
— Значит, вы и на это способны, — заговорил он.
— Прошу прощения?
Он глубоко вздохнул, встал и повернулся ко мне элегантной
черной бархатной спиной. Его темные волосы взметнулись.
— Значит, это предрешено, — заключил он. —
Вам суждено принести мне гибель.
— Э, — присвистнула я, — меня зовут Лел.
— Давайте оставим эти игры. Я знаю, что вы приговорили
меня сразу же, еще там, в доме. Итак, Лел. Когда же прибудет тяжелая
артиллерия?
Он снова уставился на меня зловещим взглядом, а я, к
собственной досаде, обнаружила, что не была к этому готова. А стоило бы, на
самом деле. Я же не полная дура вроде той Златовласки.
— Почему бы вам не сесть? — предложила я.
— И давайте все обсудим? Что ж, хорошо.
Но он остался стоять. Совсем рядом со мной. Еще я отметила,
что слишком много на него смотрю, и смутилась. Но с этим я должна бы
справиться, поскольку мне уже известно, какой силой он обладает, и я
подготовлена, а в таком случае сила не может подействовать.
Некоторое время мы стояли в молчании. Посеребренное луной
озеро сверкало, словно старинный доллар. Наконец я искоса глянула на него. Он
имел вид величественный, с налетом задумчивой грусти. Затем стал просто
печальным. Словно ребенок, чья собака умерла, но даже десять лет спустя он так
и не забыл, — как никогда не забывают тех, кого любят. Что-то в таком
роде.
— Следует ли мне рассказать, как вышло… что я стал тем,
кем являюсь? — в конце концов сказал он.
Я уже слышала большую часть того, что, вероятно, составляло
его образ, но к этому он теперь добавил нечто, не имеющее никакого отношения к
вампирам, но касающееся древней вражды и некоего малодостоверного «проклятия
предков». Он родился на юго-западе Франции, в горной области. Его семья была из
знати, потерявшей все еще в тысяча семьсот девяностых. Он бежал от родных и
теперь снимает комнату здесь, в захолустном Чакатти, писал книги, но обнищал и
подрабатывает по ночам официантом или заправщиком. И разумеется, вся эта смесь
вампирской драмы и современной рутины являлась полнейшим вздором — как сказал
бы папа.
— Ваша семья состоятельна, возможно, как-то связанна с
крупными предприятиями, — отважилась я на догадку. — Они живут здесь,
и здесь же вы и родились. Вы получили хорошее образование, поступили в
первоклассный колледж, но бросили учебу, обнаружив свое истинное… как бы это
сказать, — призвание? Тем не менее ваша семья поддерживает вас финансово,
поскольку вы сообщили им, что самостоятельно постигаете ремесло писателя.
Он бросил на меня краткий сердитый взгляд.
— Неплохо. На самом деле я получил наследство и мне
хватает на жизнь. Наследство от тетушки. Ее всегда считали сумасшедшей, но она
была… тем же, что и я. Она была…
— Вампиром, — подсказала я.
— Я вынужден предположить, — заметил он, разминая
ладони (возможно, приготовляясь меня душить), — что вы не верите в
существование вампиров. То есть в мифическом смысле. Вы просто считаете меня
опасным.
— И снова неверно. Я знаю, что вампиры вполне реальны.
И я знаю, господин Ангел, что вы, несомненно, относитесь к их числу.
— Обычно люди считают, что это всего лишь фантазия.
Я пристально уставилась на озеро. Его вид мешал мне
сосредоточиться.
— В данном случае кое-что и впрямь относится к миру
фантазий, — ответила я, порадовавшись собственному сухому тону. —
Ваши представления о том, что значит быть вампиром, совершенно неверны и
фантастичны.
— Вампиры — это некое тайное общество, доступ куда
открыт лишь немногим, — торжественно объявил он.
— Нет. Честно говоря, нечто прямо противоположное.
Он обернулся, и я почувствовала на себе его пристальный
взгляд. Это было захватывающее ощущение, но я не позволила себе ему поддаться.
— Вам нужно кое с кем побеседовать, — сообщила я,
обращаясь к озеру. — Если с вами все настолько наперекосяк, как я полагаю,
то вам понадобится помощь.
Он издал горький, довольно ожесточенный смешок.
— Разумеется. Вы имеете в виду психиатра.
— Вам нужно, — продолжила я, — поговорить с
моим отцом.
— Вашим… вашим кем?
— Отцом.
Я открыла крохотную сверкающую белизной сумочку, которую мне
всучили, достала оттуда одну из визиток Энтони и протянула ему.
Теперь он уставился на нее.
— Это такая шутка?
— Никаких шуток, господин Ангел…
