Один раз мне удалось дозвониться до папы, но он был занят с
пациентом. О, все это может подождать до возвращения домой. В конце концов, у
меня будет еще весь остаток дней, чтобы винить себя и предаваться сожалениям.
* * *
Офис Энтони расположен на другом конце города, но живем мы в
большом красновато-коричневом кирпичном доме на углу Дэйла и Лэндри. Приятный
район.
Я пыталась дозвониться до него по сотовому еще из поезда, но
он оказался на очередном собрании. Дома никто не подошел.
Бросив сумки, я на небольшом лифте поднялась в наш садик на
крыше. Он невелик, вроде гостиной на открытом воздухе. Последние розы увядали
на стенах, но виноградную лозу отягощали крупные лиловые гроздья. Я сорвала
несколько ягод и съела, глядя поверх перил на солнце, решающееся нырнуть, как
оно это обычно делает, к западу от города.
Я никогда не чувствовала, что должна украсть чью-нибудь
кровь. Как я уже говорила, мне с этим повезло. Счастливица я. Все давалось мне
очень легко. Только когда умерла мама — мне как раз сравнялось
пятнадцать, — это стало тяжким испытанием. Она была не такой, как мы:
папа, я или мой дядя. Ей не досталось этого гена. Я знала, что они обсуждали
это — как справятся, когда она сделается старше… Но этого так и не произошло,
грузовик в городе об этом позаботился. Он убил ее. И мы — и я, и папа — тоже не
уцелели бы на ее месте.
Небо было розовато-золотистым. Птицы носились по нему, словно
закорючки небрежного почерка по листу бумаги. Город полнился шумом поездов,
машин и людей, но я знала, что, когда мой отец вернется в дом, я почувствую
это, как чувствовала всегда. А затем престраннейшая мысль пришла мне в голову,
даже заставив выпрямиться и на миг задержать дыхание. А что, если мой отец, мой
умнейший, потрясающий отец, который обычно всегда и все знает, — вдруг он
знал и о том, что Ангел должен присутствовать на чудном балу Кокерстонов? Если
он знал, что я разгляжу сущность Ангела и попробую что-то изменить — возможно,
даже решу, что именно мне суждено спасти его от той тьмы, в которую он ступил?
Если дело обстоит именно так, насколько ужаснее это будет — объяснять Энтони,
что я не…
Именно тогда я уловила признак появления отца — эту его
бесшумную поступь, которую я слышу всегда, и как раз за дверью внизу. А затем
звук поднимающегося лифта.
Я пришла в ужас. Не из-за появления папы, а из-за того, что
мне придется ему сказать. Еще ощущая на губах вкус винограда, я попыталась
собраться с духом.
И он вышел на крышу. Но не Энтони.
Это был Ангел.
Я застыла.
— Э-э? — произнесла я, словно величайшая дура,
достойная «Оскара» за глупость. Он усмехнулся.
Волосы он зачесал назад и собрал в длинный-предлинный черный
хвост, спадающий по спине. На нем были джинсы, рубашка и легкая кожаная куртка.
Но даже в таком виде, как я и предполагала, вы не могли бы не заметить, что он
представляет собой нечто иное, резко отличающееся от всего окружающего,
поразительное.
— Все в порядке, Лел, — сообщил он. — У меня
есть ключ от двери. Ваш отец дал его мне. Он мне доверяет. А вы сможете?
Энтони доверяет лишь тем, кому действительно стоит доверять.
Но все это время я обманывала сама себя, разве нет? Дело
было не только в том, что я все испортила, подвела Ангела как пациента. Я
жалела саму себя и была несчастна, потому что не могла перестать о нем думать,
но полагала, что потеряла его навсегда. И вот он оказался передо мной.
— А вы не рано сегодня вышли на улицу? — очень
холодно заметила я. — Я имею в виду, солнце еще не зашло.
— Он, то есть Энтони, сказал: не торопитесь, но
попробуйте что-нибудь изменить. Я так и делаю. Пока выхожу только через час
после восхода или за час до заката. И полюбуйтесь… — Он подошел ближе,
протягивая вперед сильные, изящные ладони. — Ни единого ожога.
Я сглотнула.
— Так вы теперь пациент моего отца.
— Со вчерашнего дня. И уже неплохо продвинулся.
— Да. Отлично.
С чувством неловкости я изучала пуговицы на его рубашке. Для
пуговиц они выглядели вполне прилично. Лучше уж так, чем смотреть ему прямо в
глаза.
— Лел, — тихо произнес он, — спасибо вам.
Тогда мне пришлось поднять взгляд. Он потянулся и бережно
взял меня за руки. В его прикосновении была страсть, но не более. И в его
глазах тоже что-то изменилось. Не так чтобы они утратили способность подчинять,
но в них появилось нечто новое. Теперь я могла видеть Ангела — настоящего,
того, кем он является на самом деле. Не того театрального вампира, а человека —
не жестокого или злобного, не грабителя, ни в коем случае не глупца, возможно,
богатого, храброго, да, и любезного — только желающего найти собственный путь.
— Приношу свои извинения за эту волчью выходку — за
смену облика, — обратился он ко мне. — Я был… сбит с толку. Мне
требовалось во всем разобраться. Как видите, я все же не потерял визитку и
позвонил Энтони. Вчера мы встретились. Он отличный человек, ваш отец.
— Да, он такой.
Он все еще держал меня за руки.
— Лел, — начал он и затем, очень мягко: —
Лелистра…
И впервые за всю мою жизнь это имя показалось мне чудесным,
как будто я никогда прежде его не слышала.
— Лелистра, вы спасли мою шкуру. Вы спасли мой
рассудок. Вы не позволили мне стать тем, к чему я никогда не стремился. И я не
хочу — не могу вам чего-то обещать или о чем-то вас просить. Пока нет. Не
раньше чем я пойму, что действительно стал таким, каким должен быть. Таким, как
вы. Но если я сумею, тогда…
Уже сияла вся крыша: стены, лозы, гроздья винограда,
кроваво-алые в закатных лучах. И в кроваво-красном свете Ангел наклонился
вперед и поцеловал мои губы. Это был изумительный поцелуй, невесомый, но
проникновенный. И так же мягко я ответила на него. Там, в потоке заката, алом,
как кровь.
Райчел Мид. «Голубая луна»
Я угодила в ловушку.
Я думала, что задняя дверь приведет меня к свободе, но
вместо этого оказалась в узком проулке, из которого имелся единственный выход —
на шоссе, где меня поджидали копы и остальные. Что мне было делать? Я
заколебалась, пытаясь вычислить, что безопаснее — остаться на улице или
вернуться в клуб. Но не успела ничего решить, как услышала, что дверь за моей
спиной закрылась. Я резко повернулась.
Там стоял человек. Парень, примерно моего возраста, может,
чуть старше. Каштановые волосы слегка взлохмачены, на мой вкус, но глаза —
темно-зеленые, будто сделанные из настоящего изумруда, были прекрасны. Глядя на
него, я стояла, будто пораженная ударом молнии. И дело не в его физической
привлекательности, хотя, конечно, он был очень красив. Причиной послужило,
скорее, ощущение узнавания, как будто я давным-давно знала его. Но этого не может
быть — мы никогда прежде не встречались. Я стряхнула с себя это странное
чувство и, шаря взглядом по его фигуре, обнаружила кое-что даже еще более
прекрасное: пурпурный пропуск, приколотый к поясу.
