И там стоял он. Он там стоял…
Городской дом Эли. Некогда выкрашенный бирюзовой краской и с
американскими флагами, а теперь перед ним на груде золы, похожей на странные
зернистые листья, лежал перевернутый трехколесный детский велосипед, тоже
запорошенный пеплом. Затем ей померещилась тень — что-то вроде бы шевельнулось
за окном. Джилли долго смотрела туда, раз уж действительно добралась, но в
глубине души не верила, что обнаружит здесь хоть какие-то признаки жизни. Ничто
больше не двигалось, и она задумалась: а вдруг она сошла с ума, или умерла, или
все это просто вообразила. К этому времени Джилли уже не сомневалась, что
мертвые могут быть столь же безумными, сколь и живые. Она проковыляла вверх по
ступеням крыльца, вздымая покров смерти, и едва не задохнулась в облаке пепла.
Она постучала, но никто не ответил, и тогда она распахнула
дверь.
Эли и его отец стояли друг против друга в гостиной, где над
пианино висел старинный гобелен, изображающий евреев при Массаде. Эли, с
длинными волосами и отросшей бородкой, выглядел высоким и тощим. В толстовке с
символикой Нью-Йоркского университета, которую ему подарила Джилли, он был
похож на раввина левых взглядов. Мистер Штейн, в темно-синем свитере и почти
черных брюках, остался все тем же мистером Штейном.
— Тупой гомик, — кричал он, — ты попросту
умрешь там, снаружи.
— Заткнись! — заорал в ответ Эли. — Прекрати
меня так называть!
— Эли, — прошептала она, стоя в дверном
проеме. — Эли, это я.
Они оба обернулись на голос.
— Джилли!
Эли вскрикнул от радости, сгреб ее в охапку и притиснул к
груди. Она казалась сама себе легкой, словно иссохший лист, и голова ее
кружилась от счастья. Эли был жив. И в безопасности. И по-прежнему здесь, у
себя дома, вместе с родителями.
— Боже мой, ты в порядке? — спросил он, а затем,
прежде чем она успела ответить, добавил: — Ты видела Шона?
— Нет, — ответила она.
Он сник. И она, видя страдание на его лице, снова
почувствовала себя едва ли не раздавленной.
На кухне его сухопарая, черноволосая, похожая на ведьму мать
стояла у плиты, как будто бы ничего не изменилось. У них были электричество и
газ, и от аромата горячей еды — лука, мяса — рот Джилли наполнился слюной. Она
разревелась, и Эли обнял ее крепче, прижимая к себе. Его запах оказался таким
приятным — таким чистым, почти непорочным.
Отец его вытаращил глаза и смерил Джилли строгим взглядом,
давая понять, что она здесь незваная гостья.
— Я пыталась добраться сюда, — пояснила
она. — Все горело. А потом пошел дождь.
— Дождь, — благоговейно повторил мистер Штейн,
покосившись на гобелен.
— Теперь мы сможем поискать Шона, — объявил Эли.
— Не произноси этого имени, — отрезал мистер
Штейн.
«Бога ради, что уж теперь об этом беспокоиться?» — хотела
бросить ему Джилли в ответ, но вместо этого взяла ладонь Эли и прижала к своему
подбородку. На руках у нее лежал слой грязи и копоти; интересно, на что она
сейчас похожа? Скорее всего, на зомби.
— Я как раз собирался идти на поиски, — пояснил
Эли, поднося к губам тыльную сторону ее ладони.
Он поцеловал костяшки ее пальцев, а затем прижал ее руку к
собственной щеке. Его слезы смочили ее кожу, словно дождь.
— Он позвонил перед тем, как это случилось, из центра
города. Не знаю, что он там делал. Мы поспорили. Я уступил.
«Разве ты не собирался встретиться со мной в клубе?»
Эли провел пальцами по лицу Джилли, и каждое его касание
будто закрывало рану, оставленную в ее душе долгими днями и ночами. Никого на
свете она не любила сильнее. Даже в могилу она ляжет, продолжая любить Эли
Штейна.
— Разумеется, ты никуда сейчас не уйдешь. Посмотри на
нее. Она похожа на покойницу.
Джилли никогда не нравилась мистеру Штейну. Не только
потому, что в прошлом вела себя как безумная потаскушка, — она не была
еврейкой, а к тому же ее семья предоставила Эли и Шону безопасное убежище, где
они могли предаваться плотским мерзостям.
— Вам нужно починить дверь, — вспомнила
Джилли. — Или хотя бы запереть ее.
— Я полагал, она заперта, — сообщил мистер Штейн и
перевел взгляд на сына. — Ты ее отпер?
Он направился к двери, пройдя так близко к Джилли, что ей
пришлось отступить на шаг с его пути. Взялся заручку — та со щелчком подалась.
— Сломана, — буркнул мистер Штейн и сурово
воззрился на Эли. — Ты ее сломал?
— Папа, ну зачем бы мне это делать?
— Возможно, вампиры пытались прошлой ночью забраться
внутрь, — осмелилась предположить Джилли. — Вам стоит повесить
распятия. Они действительно помогают.
Мистер Штейн скрестил руки на груди.
— Это для нас неприемлемо, — буркнул он.
— Ужин почти готов, — со слабой улыбкой объявила
из кухни миссис Штейн.
Интересно, и где ей удалось отыскать грудинку? Неужели у них
все еще работает холодильник и там все есть?
«Мои родители явно сошли с ума», — взглядом сказал ей
Эли.
Будучи лучшим другом Джилли, он имел некоторый опыт
знакомства с душевными расстройствами.
Но она не улыбнулась даже тому, что они, как обычно, хором
подумали одно и то же. В этом не было ничего смешного. Она уже не знала, кто
безумен, а кто нет.
— Ты можешь принять душ, Джилли, — предложила
миссис Штейн.
Для этого девушка слишком устала и ослабела, но немного
картофельного пюре и кусок сыра, которые дала ей миссис Штейн, подкрепили ее
достаточно, чтобы проковылять в ванную. Впервые за долгое время Джилли чуть
меньше боялась оказаться запертой в тесном помещении; снять одежду, беззащитной
встать под струи воды…
…а затем в ванной оказался Эли, тоже раздеваясь. Он забрался
под душ и, всхлипывая, обнял ее. Она и сама расплакалась, стоя обнаженной рядом
со своим лучшим другом, которому она не нравилась в том смысле, в каком он
нравился ей; они цеплялись друг за друга и горевали вместе.
— Он там, снаружи, — пробормотал Эли. — Я
уверен, что он там.
Она повернулась и откинулась спиной на его грудь. Казалось
таким невозможным то, что она здесь. То, что она вообще вошла в их дом…
— У твоих родителей там, наверное, уже припадок, —
предположила она, прикрыв глаза и наслаждаясь влагой, теплом и близостью Эли.
— Да ты что! Скорее всего, они пляшут от счастья. «Он
там с девушкой! Он не гей! Он не гомик!» — довольно точно изобразил он голос
отца, а затем мягко добавил: — А что с твоими родителями?
Она вздернула подбородок, подставляя лицо под струи воды. Ее
молчание послужило ответом.
