«А разные-то почему?» — жалобно хотел спросить он, но возчик уже издал носом первую заливистую трель.
Некоторое время Кудыка с Чернавой лежали молча. Каждый думал о своем.
— Воровать умеешь? — отрывисто спросила она.
Кудыка хмыкнул.
— Как все…
Чернава явно осталась недовольна его ответом.
— Как все… Если как все, это с голоду помрешь… Погоди-ка! — Она оживилась. — А вот о прошлом годе меня боярин в терем звал — шишимору вывести… Из ваших ведь кто-то подсадил, из древорезов…
— Я и подсадил… — уныло признался Кудыка. — С Плоскыней на пару… Ну, с тем самым, что за нами сегодня с колом гнался…
— И как же это вы?..
Древорез объяснил. Чернава выслушала его с напряженным вниманием.
— Так я и думала, — удовлетворенно заметила она. — Только не знала, куда вы горлышко вывели… Еще, говорят, вместо сулеи пискульку в стену закладывают из речного тростника. Либо дудочку лубяную… Тоже хорошо стонет.
— Можно и дудочку… — безрадостно согласился Кудыка.
Но тут вокруг забормотали, завозились, и беседу пришлось прервать.
* * *
Поутру, глянув на остекленевшую грязцу, Кудыка смекнул, что ночка выдалась долгая. Во-первых, приморозило, во-вторых, выспаться успел… А поднялись ранехонько, едва порозовело на востоке. И опять же странно как-то порозовело — жиденько, прозрачно… Крякая, притопывая, поводя плечами для сугреву, вывели обоз на дорогу, когда над невидимыми отсюда Кудыкиными горами прянуло в небо нечетное ясноликое солнышко.
— Что это оно маленькое какое-то?.. — опять не понял древорез.
— Ништо… Под вечер раздобреет, — успокоили его.
Кудыка озадаченно поскреб в затылке, припоминая вчерашние чудеса. Возчики — люди, конечно, веселые, свойские, только вот не поймешь, когда они шутят, а когда нет…
Вести обоз в молчании было у них, по всему видать, не принято. Сначала привязались к Чернаве: расскажи да расскажи, как там у вас солнце погорело. Та, не чинясь, повторила свою горестную повесть. К удивлению Кудыки возчики выслушали Чернаву без смеха, даже с сочувствием.
— Да-а… — протянул раздумчиво старшой, которого, как выяснилось еще вчера, звали Бермятой. — Тоже, небось, было латаное-перелатанное…
«О чем это он?» — удивился Кудыка, но виду не подал. Шел себе, равнодушно помахивая кончиком вожжей да почмокивая на понурую лошадку. Оглянулся еще раз на солнышко, взмывшее уже довольно высоко. Да нет, никакое оно вроде не маленькое… Верно, спросонья почудилось…
— Значит, говоришь, запретил вам царь-батюшка глубокую стружку снимать? — полюбопытствовал головастый жердяй, именем — Вражина. Должно быть, с самого рождения чем-то отличился, раз уж так нарекли. — Или тебе это ныне все равно? А, Кудыка?..
— Запретил, родимец его расколи… — бросил древорез и даже сам оробел, услышав свой ответ. Что это он такое про царя-батюшку молвил?.. Верно говорят: с кем поведешься…
— Правильно, что запретил… — заметил сутулый Вражина. — Вы там стружками печи топите, а вечера-то все холодней и холодней…
Последних его слов Кудыка не понял и счел за благо отмолчаться. Странный какой-то выдался денек: время шло, а полдень все не наступал и не наступал. Косматая Кудыкина тень по-прежнему забегала вперед, путалась под ногами и отстать никак не желала. Кудыка долго ломал над этим голову, а потом сообразил, что так и должно быть. В полдень солнышко стоит в точности над Ярилиной горой, а они-то вторые сутки на запад идут…
Лес по правую руку кончился, потом опять начался. Когда же вновь выбрались на опушку, Вытекла слева куда-то делась, а впереди, наискось пересекая вспотевший под солнцем рыхлый снег, зазеленела молодой травкой широкая полоса земли.
— Ярилина Дорога? — изумился древорез и сверился на всякий случай с тенью. — Откуда? Она ж к северу уклоняется!..
— До изворота — к северу, — невозмутимо пояснил Вражина. — А после изворота — к югу? А иначе она как раз мимо Теплынь-озера и проскочит…
Кудыка призадумался. Что Ярилина Дорога упирается в Теплынь-озеро, он подозревал и раньше. А вот то, что она при этом делает еще какой-то изворот, ему и в голову не приходило. Травка подкрадывалась справа все ближе и ближе. Древорез вытянул шею, высматривая, что там впереди, и вдруг обомлел разом. Сизый от золы санный путь проходил прямиком по заповедной земле.
— Да куда ж мы правим? — обезумев, завопил Кудыка. — Нельзя туда!..
— Нам — можно… — небрежно обронил Вражина.
Под полозьями первых саней уже скрипела певучая сухая зола. Пока переволакивались через Ярилину Дорогу, древореза метало то в жар, то в холод. Мерещилось, что вот сейчас откинется наподобие крышки колодца какой-нибудь неприметный бугорок и полезет из черной сырой дыры… Нет. Смиловалось тресветлое и добросиянное — обошлось. Никто не полез…
По ту сторону снова распластались влажные дырявые снега, зеленая Ярилина Дорога осталась за левым плечом. И наконец на самом что ни на есть небостыке, куда уползал, виляя, санный путь, обозначилось нечто любопытное и загадочное. Какие-то хребты, очертаниями и оттенками напоминающие Кудыкины горы, только вот, если не обманывал глазомер, крохотные, словно игрушечные.
Глазомер не обманул: чем ближе подходил обоз к странным этим горушкам, тем яснее делалось, что, ежели, скажем, поставить трех-четырех берендеев друг другу на плечи, то голова верхнего будет как раз вровень с самым высоким хребтом.
— Ну вот оно, озеро теплынное… — с неожиданной нежностью проговорил Бермята.
— Где? — Кудыка вытянул шею и заморгал.
— Золу видишь? Вот сразу за ней…
— Так это зола?
— А ты думал?.. Эх, берендеи-берендеи… Ничего-то вы не знаете, ничего-то вы не видели…
И хотя голос Бермяты прозвучал тепло и сочувственно, Кудыка обиделся вновь. Сам-то ты кто? Не берендей, что ли?..
Они уже одолели добрую половину расстояния до черно-сизых хребтов золы, когда Кудыка догадался поднять глаза к небу — и свалившаяся с затылка шапчонка упала в грязь. Лучше бы не догадывался… Над самой головой нависло розовое, угрожающе вздувшееся солнце, и, что самое страшное, оно вроде бы росло потихоньку, ширилось… Оно падало прямо на Кудыку.
— О-ох!.. — выдохнул в ужасе древорез, и колени его подогнулись. — Помилуй, добросиянное… Пощади…
Возчики, похоже, предвидевшие Кудыкин испуг, засмеялись. Однако веселье их было недолгим. Полоснул отчаянный женский визг, и все, подпрыгнув от неожиданности, уставились на Чернаву. Погорелица опрометью метнулась прочь от дороги и побежала — петляя, падая, расплескивая подтаявший снег.
— Стой, дура!.. — завопил опомнившийся первым Вражина и кинулся следом.
Бермята плюнул и со злостью вспорол кнутом сизую дорожную слякоть.
