Мужик однако оказался полной деревенщиной и прирожденного вежества не выказал. Смоляной светоч в белых ручках Шалавы Непутятичны пугал его куда больше, нежели ее боярское достоинство.
— Отступи с огнем! — рявкнул он. — Дура самородная!.. Чего тычешь? Отступи, говорю!..
— Докуку мне!.. — тяжело дыша, молвила боярышня, но светоч все же приняла.
— Не знаю я никакого Докуку! — окрысился мужичонка. Встал с лавки, сердито влез в рукава шубейки и, заслоняясь от света, двинулся впереступочку вдоль стены. — Вот приведу сейчас сотника, с ним и разбирайся…
Услышав про сотника, Шалава Непутятична малость успокоилась. Что над навьими душами поставлены сотники, не показалось боярышне дивным. Да ей бы и в голову не взбрело, что может быть как-нибудь по-другому! Кто-то же держит в порядке и трепете таких невеж, как этот мерзкий мужичонка, успевший, кстати, сгинуть в черном провале неведомо куда ведущей пещеры…
Возвращения его пришлось ждать довольно долго, и Шалава Непутятична встревожилась вновь, даже отважилась сделать несколько шагов в гулкую тьму подземного перехода. Но тут смоляной светоч замигал, угрожая зачахнуть, и боярышня поспешила вернуться и разложить на каменном полу костерок из рассыпанных берендеек.
— Матушка… — гулко позвал из дыры над бадьей слезливый робкий голос. — Да ты жива ли там?..
Шалава Непутятична сначала вздрогнула, потом обрадовалась.
— А ну-ка сбросьте мне сюда еще один светоч! — потребовала она.
— Да ты что? — взвизгнула в ответ дыра иным голосом — не иначе, принадлежавшим одному из волхвов. — Выгорит вся Навь подчистую — что тогда делать будем?..
Тут сверху донесся короткий хряск, невнятное мычание, и кто-то из храбров осведомился поспешно:
— А будет чем зажечь-то?..
— Будет…
— Па-берегись!.. — И в бадью с глухим стуком грянулась палка со смоляным набалдашником. Звякнула потревоженная цепь.
Шалава Непутятична зажгла от костерка новый светоч — и вовремя. Из глубины долгой пещеры зарычали и забормотали гулкие голоса, а потом закачался, приближаясь, желтенький огонек. В пыльном его сиянии обозначились вскоре два человеческих очертанья. Одно принадлежало уже знакомому невзрачному мужичонке, второе чем-то напомнило боярышне Докуку, и девичье сердце встрепенулось. Но когда лампа высветила на миг харю незнакомца, Шалава Непутятична чуть не отпрянула. Ну и сотники в навьем мире!.. Вся рожа наружу…
Приведенный окинул единым взглядом стоящую на полу бадью, костерок из берендеек и наконец саму боярышню со свежим светочем в руке.
— Что с волхвами? — спросил он напрямик.
Шалава Непутятична вскинула точеный носик.
— Ты, молодец, — надменно молвила она, — узнал бы сперва о честном имени, об изотчестве да роде-племени…
Тот бросил на нее быстрый хмурый взгляд исподлобья.
— Ну, ясно… — проворчал он по-медвежьи. — Из именитых, стало быть… Дочь, что ли, боярская?
— Племянница…
— А которого боярина?
— Блуда Чадовича!
Сотник злобно покряхтел и повернулся к выглядывающему из-за локтя мужичонке.
— До дна упрячу… — негромко, но грозно посулил он. — Ты у меня давно на бирке зарублен…
— Да Чурыня Пехчинич!.. — слезно возрыдал тот. — В бадье же спустили! Обратно-то, чай, не выкинешь!..
Сотник поиграл страшенными желваками.
— Так что там с волхвами? — угрюмо повторил он, снова обращаясь к боярышне.
Та вскинула бело личико к округлой дыре над бадьей.
— Чурило! Как там волхвы? Живы ли?..
— Живы, матушка!.. — гулко донеслось оттуда. — Живы пока…
— Пока живы, — сказала Шалава Непутятична, с вызовом глядя на сотника.
— А сюда-то тебя каким ветром занесло? — спросил тот.
— Докуку мне мово отдайте, — в который уже раз проговорила сквозь зубы боярышня.
Сотник приглушенно выбранился, помянув разом и волхвов, и бояр, и князя со княгинею… Оглянулся на мужичонку.
— Ну, значит, такая у тебя судьба, Воробей… Буди Люта Незнамыча. Без его слова я тут ничего не решу…
* * *
Вылетев с полными руками от ключника, Кудыка с Чернавой вновь оказались в гулких и пыльных недрах великой пещеры. Недобранившийся Ухмыл попридержался на пороге.
— Над каждой горсточкой трясешься!.. — запальчиво проорал он напоследок и захлопнул толстую дубовую дверь, покрытую чертами и резами оскорбительного содержания. — Скаред!..
Постоял, плюнул, махнул рукой.
— А, ништо!.. Лампы дал — и ладно…
— А не дал бы? — тревожно спросил Кудыка.
— Да куда он денется? — снова вспылил Ухмыл. — По Уставу положено? Положено! Стало быть, давай!..
Древорез потоптался, огляделся. В дальнем конце пещеры дышала дневной ясностью отверстая полукруглая дыра — та, что выводила на берег. Виднелись в ней слепящая гладь Теплынь-озера да краешек насыпи. Кудыка дерзнул поставить новенькую греческую лампу прямо на пол и, расстегнув крышки тяжеленного Устава Работ, раскрыл книгу наугад, повернул к слабенькому сеющемуся снаружи свету.
— Солнышко… подвиг свой в небе… чинит дугою… — с трепетом разобрал он по складам и заробел окончательно.
— Закрой, — посоветовал Ухмыл. — Ежели все это читать, последний ум отшибет. Оно бы вроде и ничего, да больно мудрено… Спросить-то, чай, проще…
Голоса раскатывались так гулко, что Кудыка давно перешел на шепот, тоже, впрочем, отдающийся во всех закоулках зловещим громким шуршанием. Чернава безрадостно разглядывала своды.
— А люди-то откуда? — тихонько спросила она. — Прямо здесь народились или сверху берете?
— Сверху, — сказал Ухмыл. — Да и не абы кого… Какую он вам там клетушку отвел? — Старожил преисподней отобрал у погорелицы отмыкало — железную клюку с биркой. Повертел, всматриваясь в засечки. — А, вон это где… Ну, пойдем… Только лампы сразу зажигать не будем, а то из этого скареда масла потом не вымозжишь…
Они перехватили поудобнее все полученное ими у прижимистого ключника и двинулись вдоль рва в непроглядную темь, оглашая пещеру скрипучими шагами.
— И не бегут? — озабоченно озираясь, спросила Чернава.
— Бывает, что и бегут, — сказал Ухмыл. — Но мало… Так, недоумки всякие… Да и куда бежать-то? Лешие — выдадут, царь-батюшка — тоже… Сам же видел: ляпнешь что-нибудь не то в кружале — и пиши пропало!.. Сразу тебя под белы ручки — и к волхвам…
— Ты лучше давай сказывай, что и как, — забеспокоился Кудыка. — Розмысл тебя зачем отрядил?..
Ухмыл покосился на древореза и одобрительно хмыкнул.
— Зачинается сказ, починается… — с удовольствием молвил он, снова поворачиваясь к далекой дыре. — Стало быть, так… Чалим добросиянное к качели и берем наперечап
… Ну, это ты и сам вчера видел. Дальше открываем топки, выгребаем золу и уже легонькое скатываем по рву к этой вот самой дыре…
