Лава заплакала.
— Говори!
— Нет… — Подняла на секунду глаза и, увидев беспощадное лицо мужа, еще раз ахнула и уткнулась лицом в ладони.
— От кого ты это услышала? — гремел Радим. — Кто тебе это сказал? Я же все равно узнаю!..
Лава отняла пальцы от глаз и вдруг, сжав кулаки, двинулась на супруга.
— А ты… Ты… Ты даже защитить меня не мог! Надо мной все издеваются, а ты…
— Постой! — приказал сквозь зубы Радим, и Лава застыла на месте. Рассказывай по порядку!
Лицо у Лавы снова стало испуганным.
— Говори!!!
И она заговорила, торопясь и всхлипывая:
— Ты… ты сам рассказывал… что раньше все были как словесники… только ничего не исполнялось… Я тебя просила: научи меня словам, тогда Кикимора испугается и не будет меня ругать… А ты!.. Ты!..
Радим закрыл глаза. Горбатый пол шатнулся под его босыми ступнями. Догадка была чудовищна.
— Лава… — выдохнул он в страхе. — Ты что же, вызвала кого-то из прежних времен?!
— Да!.. — выкрикнула она.
— И они… говорят на нашем языке? — еле вымолвил обомлевший Радим.
— Нет! Но я ему сказала: говори по-человечески…
Радим помаленьку оживал. Сначала задергалась щека, потом раздулись ноздри, и наконец обезумевший от ревности словесник шагнул к жене.
— У тебя с ним… — прохрипел он, — было что-нибудь? Было?
Лава запрокинула залитое слезами лицо.
— Почему меня все время мучают! — отчаянно закричала она. — Коля! Коля! Приди, хоть ты меня защити!..
Радим отпрянул. Посреди хижины из воздуха возник крепкий детина с глуповато отвешенной нижней губой, одетый странно и ярко.
— Ну ты вообще уже, — укоризненно сказал он Лаве. — Хоть бы предупреждала, в натуре…
Трудно сказать, что именно подвело такого опытного словесника, как Радим. Разумеется, следовало немедля пустить в ход повелительное наклонение и отправить страшного гостя обратно в прошлое. Но то ли пораженный внезапным осуществлением мрачных фантазий о словесном поединке с человеком из прежних времен, то ли под впечатлением произнесенных соперником жутких и загадочных слов (кажется, впрочем, безвредных), мастер словесности, как это ни прискорбно, растерялся.
— Чтоб тебе… Чтоб… — забормотал он, отступая, и детина наконец обратил на него внимание.
— А-а… — понимающе протянул он с угрозой. — Так это, значит, ты на нее хвост подымаешь?
И Радим с ужасом почувствовал, как что-то стремительно прорастает из его крестца. Он хотел оглянуться, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге возник вовремя подоспевший староста. Возник — и оцепенел при виде реющего за спиной Радима пушистого кошачьего хвоста.
— Во! — изумился детина, глядя на перекошенного остолбеневшего пришельца. — А это еще что за чудо в перьях?
Что произошло после этих слов, описанию не поддается. Лава завизжала. Радим обмяк. Детина, оторопев, попятился от старосты, больше похожего теперь на шевелящееся страусиное опахало.
— Что ты сделал! Что ты сделал!.. — кричала Лава.
Продолжая пятиться, детина затравленно крутил головой. Он и сам был не на шутку испуган.
— Что ты сделал!..
Детина уткнулся спиной в стену. Дальше отступать было некуда.
— Да что я такого сделал?.. — окрысившись, заорал он наконец. — Я тут вообще при чем?.. Что вам от меня надо!.. Да пошли вы все в…
И они пошли.
Все.
II. Любовь ЛУКИНА, Евгений ЛУКИН
Пусть видят
Каким-то чудом он выбросился из переполненного автобуса — и побежал.
— Помаду стер!.. — еще звенело в ушах.
— А губенки не развешивай!.. — злобно отругивался он на бегу, хотя от автобусной остановки его уже отделяло добрых полквартала. — В такси вон садись, с помадой!..
Лавируя между шарахающимися прохожими, он добежал до угла, понял, что все равно не успевает, и метнулся в арку. Контора располагалась на первом этаже — это многое упрощало. Пробежав вдоль стены, он поднырнул под одним окном, под другим и выпрямился у третьего.
Свой брат сотрудник поднял голову, всмотрелся. Отчаянно гримасничая, вновь прибывший припал к стеклу, объясняя на пальцах: открой! Сотрудник встал, отворил створку и, равнодушно предупредив, что это будет стоить полбутылки крепленого, помог перелезть через подоконник.
— Ждут? — отряхивая колено, спросил вновь прибывший.
— В полном составе, — подтвердил сотрудник. — И Зоха с ними.
Вновь прибывший расстроился окончательно.
— Вот сучка! — пожаловался он. — Копает и копает! Так и норовит под сокращение подвести… А сюда не заглядывали?
— Да нет вроде…
— Ага… — сказал вновь прибывший и вышел в коридор. Бесшумно ступая, подобрался к темному, крохотному холлу, заглянул… Глазам его предстали три напряженных затылка: два мужских и один женский. Трое неотрывно смотрели в проем входной двери.
За их спинами он незаметно проскользнул в туалет, где тут же с грохотом спустил воду в унитазе и, напевая что-то бравурное, принялся шумно мыть руки.
Когда вышел, его уже дырявили три пары глаз. Бледная от бешенства Зоха стояла, уронив руки, причем в правой у нее был плотный листок бумаги, разбитый на две графы: «ФИО» и «Опоздание в минутах».
— Где вы были? — с ненавистью спросила она.
Он удивленно хмыкнул и оглянулся на дверь туалета.
— В сортире, — любезно сообщил он. — Здравствуйте, Зоя Егоровна…
— Когда вы явились на работу?
— Довольно рано, — сказал он, с удовольствием ее разглядывая. — Вас, во всяком случае, здесь еще не стояло…
— Ваш кабинет был закрыт! — крикнула Зоха.
— Ну разумеется, закрыт, — с достоинством ответил он. — Я был в кабинете напротив. Если не верите, можете спросить…
Зоха пошла пятнами, круто повернулась и выскочила из холла.
— Ну ты артист… — скорее одобрительно, нежели с осуждением молвил один из мужчин.
Отперев кабинет, он достал работу из сейфа и, разложив на столе, принялся с ликованием вспоминать всю сцену и какая морда была у Зохи. Потом зацокали каблуки и пухлая рука в кольцах положила перед ним кипу белой шершавой бумаги.
— Что это? — спросил он с отвращением.
— Срочно, — выговорили накрашенные губы.
— Но я же!.. — взревел он, раскинув руки и как бы желая обнять два пустых стола, владелицы которых пребывали в декретном отпуске.
Подкрашенные глаза на секунду припадочно закатились — и это должно было означать, что заказ спущен сверху.
