Эта мысль помогла Марии немножко приободриться. Осуждающие
взоры добропорядочных швейцарцев перестали ее беспокоить, а потому она спокойно
переплела косу, умылась, зачерпывая воду прямо из озера, – и сразу
почувствовала себя лучше, тем более что соседи постепенно забыли про нее: озеро
волновалось все сильнее. Оба пастуха перевесились за борт – их рвало. Но Мария,
которая всегда с трудом переносила тряску в карете, сейчас чувствовала себя
превосходно.
Какая там морская болезнь! Ее лишь забавляли валы, которые
играли лодкою, как щепкою, и разбивались о каменные берега. Горы были
занавешены дымящимися тучами: там уже вовсю лило. Лодочник с беспокойством
поглядывал на небо. И вдруг, улыбнувшись Марии, которая с живым любопытством
смотрела вокруг, в то время как две другие женщины беспрестанно причитали, а
третья и вовсе голосила от страха, спросил:
– Молодая фройляйн не боится дождя? Кажется, сейчас мы все
изрядно промокнем.
– Ничего, – засмеялась в ответ Мария, – мое платье сильно
запылилось в пути, не мешает его простирать.
Не бог весть какая острота, однако лодочник зашелся смехом и
даже слегка сбился с курса: одна из волн захлестнула посудину, женщины
завизжали пуще прежнего, молодые люди принялись громко призывать господа, но,
по счастью, берег был уже близко, и через четверть часа лодка причалила к
Тунской пристани.
Пассажирки бросились вон из лодки, толкая одна другую, хотя
волнение на озере улеглось так же внезапно, как и началось; солнце разогнало
тучи и засияло над горами.
Влажные доски пристани темно поблескивали в лучах солнца.
Мария огляделась, с досадою отметив, что и здесь привлекает
к себе общее недоброжелательное внимание. Скорее бы найти пастора с корзиной!
Надо думать, там, кроме документов, отыщется немного денег, которыми императорский
курьер ссудит ее, чтобы она могла купить себе другую одежду, а также поможет
вернуться в Париж. Наверное, в Берн есть и другая дорога, в обход озера.
Однако уже полдень. Где же пастор? Мария присела на камень,
пристально разглядывала трех местных жителей и сидевшую поодаль старую монахиню
– ее лица было не различить под капюшоном, – которые флегматично ожидали, когда
лодочник приготовится к обратному пути. Лазурное озеро являло собою картину
такого спокойствия, что Марии стало завидно: плыть среди такой красоты… не
повезло ей!
Но тут же вновь одолело беспокойство. Где же пастор? Где его
корзина?
Может, он переоделся? Мало ли, вынужден был по какой-то
причине изменить облик и теперь безуспешно высматривает мужчину в трауре, чтобы
подойти к нему и открыться… Он и внимания не обратит на оборванку в черных
лохмотьях. Мария узнала бы его по корзине, да здесь все пассажиры с корзинами –
все, кроме старой монахини. А вот еще какой-то человек идет – молодой,
розовощекий и голубоглазый – и тоже с корзиной!
Мария взглянула на пришедшего почти с ненавистью – и сердце
ее глухо застучало где-то в горле.
Это был не поселянин, не пастух! Это был приснопамятный
Егорушка Комаровский. Императорский курьер!
* * *
Облегчение, овладевшее Марией, было таково, что она лишилась
всяких сил и почти в обмороке поникла на своем камне. Она была истинно
счастлива сейчас: Егорушка всегда, пусть и отдаленно, напоминал ей любимого
брата Алексея; к тому же он был русский, он покинул Россию не более десяти дней
назад, от него веяло еще запахом русского ветра, раздольных полей, синей речной
глади… Надо непременно ухитриться поговорить с Егорушкою, расспросить, как там,
дома!
Марию не заботило, как привлечь внимание Комаровского: ее
нелепую фигуру нельзя не заметить.
Голубые глаза императорского курьера скользнули по ней с
пустым любопытством, но тотчас взглянули пристальнее… и такое детское изумление
изобразилось в возмужалых чертах его, что Мария не сдержала радостного смеха.
Она вскочила, сквозь невольные слезы глядя в повлажневшие
глаза своего былого обожателя. Но тут улыбка сошла с лица Егорушки, и он с
тревогой глянул по сторонам: трое поселян, ожидавших отправления лодки,
приближались к ним с самым угрожающим видом. Возглавлял их лодочник.
С усмешкой окинув взглядом Марию, он обронил:
– Вы, кажется, хотели платье постирать, молодая фройляйн?
Сейчас мы вам поможем, – и резко взмахнул рукой: – Бросьте ее в воду! А его –
держите покрепче!
В ту же секунду он сам и еще один человек набросились на
Комаровского, а двое других схватили Марию, подняли как перышко и швырнули в
озеро.
Опускаясь на дно, она успела подумать: «Ну и дура! Зачем им
бегать за мной по горам? Они и так знали, что я должна появиться на пристани!»
Да уж, рановато возомнила Мария, что удача на ее стороне!
Можно было додуматься, что Эрлах и Джордж от своей затеи не откажутся: ведь
иначе их ждала смерть. А теперь смерть ждет ее, Марию…
Ноги коснулись каменистого дна, и оцепенение враз ушло.
Мария ринулась к поверхности. Юбка, поднявшись вверх, затрудняла движения рук.
Но вот наконец-то!
Со стоном вырвалась Мария из воды, всхлипнув, вдохнула
воздух, отбросила с глаз мокрые волосы – и снова, как там, возле конторы
дилижансов в Париже, картина мира замедлила свое движение перед ее взором,
словно для того, чтобы Мария смогла разглядеть оцепеневшую старуху в черном,
Комаровского с заломленными руками и окровавленным лицом, лодочника, крепко
прижавшего к груди заветную корзину, трех его сообщников… и всадника,
вылетевшего на пристань.
Управляя конем лишь с помощью колен, он выстрелил из двух
пистолетов разом – и двое нападавших тотчас упали. Отбросив бесполезное оружие,
всадник выхватил шпагу и пронзил того из противников, который все еще держал
Комаровского, а потом, заворотив коня, направил его на лодочника – и конские копыта
опустились на голову злодея. Всадник же успел еще выхватить из рук лодочника
корзину, прежде чем тот рухнул с проломленной головой. И все это, чудилось,
произошло в одно мгновение.
Тяжелая, мокрая юбка потянула вниз, Мария едва не
захлебнулась, но снова вырвалась на поверхность – как раз вовремя, чтобы
увидеть, как всадник выхватил из корзины сургучный пакет, отшвырнул ненужную
плетенку и, крикнув по-русски: «Помоги ей, граф!» – бешеным аллюром погнал коня
прочь, успев лишь раз оглянуться и метнуть в Марию такой знакомый, такой синий,
такой надменный взгляд…
Итак, он все же и тут поспел вовремя, этот неистовый Корф!
