И девочка с радостным криком бросилась на шею к матери и
припала всем телом к ее ласковому, родному теплу. Но она еще не успела
согреться этим теплом и надышаться им, когда матушка отстранилась и
встревоженно заглянула ей в глаза:
– Как же ты здесь очутилась, моя родная? А где Алеша?
Татьяна где? Скажи, Силуян, почему…
Силуян стоял бледный, переминаясь с ноги на ногу: его пытка
только начиналась!
– Не велите казнить, матушка барыня. Татьяну зарубили
злодеи, да и сыночка вашего я не уберег…
– Что?! – выкрикнула Елизавета, хватая его за руку и
стискивая так, что боль исказила грустное лицо Силуяна. – Где?..
Она не договорила, сомлев, и князь Алексей едва успел
подхватить жену, сам почти теряя сознание от страшной вести.
Маша воздела руки, в отчаянии озираясь, – и вдруг замерла,
ибо ей почудилось, что она бредит или видит некий счастливый сон: по дороге,
ведущей к барской усадьбе, бежали два мальчика: один постарше, назвавшийся
Гринькой, – Маша видела его вчера вечером в доме деда! – а второй был лет
десяти… Боже мой!
– Алешка! – бросаясь к брату, завизжала она, да так громко,
что княгиня услыхала это имя из своего забытья и открыла глаза.
Князь, все еще держа Елизавету на руках, подбежал к сыну, но
поскользнулся на траве, не удержался и, сбив с ног Машу, сам упал. Алешка
повалился рядом, и какое-то время это была счастливая куча мала, на которую,
крестясь, в изумлении смотрел Силуян. Смотрел на них и мальчишка Гринька –
смотрел своими странными, прозрачными и в то же время непроницаемыми зелеными глазами.
И опять смешались слезы, и поцелуи, и слова, и выкрики, и
рассказы о том, как князь Алексей и Вайда чудом спаслись от мятежников,
наткнувшись на отряд регулярных войск Михельсона, который они привели с собой в
Ново-Измайлово, и как Алешка, себя не помня, выбрался из погреба Силуяна (тот
за голову хватался, недоумевая, почему же все-таки оказалась отворена потайная
дверца!) – и бежал куда глаза глядят, пока не наткнулся на пугачевцев, да тут,
откуда ни возьмись, появился Гринька и задурил мужикам головы, уверив, что
Алешка – его брательник. Ребята отсиделись в лесу, а утром, дождавшись, когда
уйдут грабители, забрались в барский дом, где уже проснулась и места не
находила от страха Лисонька. Почти до полудня они втроем не могли решить, что
делать и откуда взять подмогу, да вдруг во двор влетел на взмыленном коне князь
Румянцев, который отстал от своего отряда, чтобы разузнать, что приключилось с
его женой и близкими в захваченном пугачевцами Ново-Измайлове.
Елизавета бессчетно благодарила бога, узнав, что ее сестра
жива и невредима, но тут пришли крестьяне, принесли обезглавленное тело Татьяны
и уложили рядом с мертвым Вайдою и старым князем Измайловым, который тихо и
неприметно оставил сей мир, обессиленный потерей крови, лютой болью и
непосильным уже бременем вернувшегося счастья… И долго еще в этот день
чередовались радость и горе, лились попеременно слезы счастья и слезы печали, и
слишком многое было впопыхах забыто – чтобы потом, гораздо позже, напомнить о
себе новой болью и новыми ранами.
Глава 4
Приемыш
Все усадьбы, где проходили пугачевцы, были истреблены с
корнем или так залиты кровью, что невозможно было жить там, не тревожась
бесчисленными призраками погубленных, замученных.
Не составляло исключения и Ново-Измайлово. Спровадили
неприятеля, схоронили погибших (они все так и легли рядышком на новом кладбище
близ часовни в парке имения – князь Михайла Иваныч и цыгане Вайда с Татьяною).
Князь Алексей, поселив в усадьбе управляющего-немца – умелого, бесстрашного и
бессердечного, – дал ему полную волю во всех мерах, которые тот счел бы нужным
применить для восстановления барского дома и всего разоренного хозяйства; потом
отправил Лисоньку с мужем и малым сыном в Рязановку, а свою семью увез в
Любавино, надеясь, что время когда-нибудь развеет воспоминания о кровавой резне
в Ново-Измайловском имении.
Все больше привязываясь к Любавину, кое было и впрямь и
красиво, и расположено прекрасно, и в умелой руке приносило немалый доход,
князь тем не менее теперь частенько подумывал о возвращении в
Измайлово-подмосковное, когда-то в горести покинутое Михайлой Иванычем, а ныне
вполне готовое к возвращению его наследников. Каждый год князь Алексей
собирался весной, по просухе, съездить туда, однако всегда находились дела,
отменявшие его планы. К тому же императрица, озабоченная среди прочего и
состоянием русских интересов на Балканах, нередко призывала князя Измайлова в
Санкт-Петербург для совета и беседы, ибо мало кто в России так знал о положении
братьев-сербов и мало у кого так болела душа по этой разоренной славянской
стране. Впрочем, пока решение балканского вопроса ограничивалось одними лишь
советами да беседами, хотя времени эти поездки у князя отнимали немало.
Шли годы, и многое забывалось. Все реже терзала княгиню
Елизавету тоска по погибшим Вайде и Татьяне, однако по-прежнему томило
недоумение: что же все-таки произошло той ночью, когда был схвачен старый
князь, когда чуть не погиб Алешка? Кто в сем повинен? Нет, Елизавета и
помыслить не могла, чтобы Татьяна решилась причинить вред ее сыну, но все чаще
мучило подозрение: а не повинна ли цыганка в пленении старого князя? Не она ли
выдала его Аристову? Уж больно странно держалась Татьяна в тот вечер, странные
слова говорила, а при разговоре о мести, как теперь вспоминали Елизавета и
Маша, и вовсе сама не своя сделалась… А ведь ей было, ох, было за что гневаться
на Михайлу Иваныча, за что мстить ему, – вдруг да не удержалась? И святые,
говорят, искушаются – Татьяна же отнюдь не была святой! Имя цыганки обрастало с
течением лет новыми и новыми слухами – все более страшными, даже жуткими.
Елизавета только удивлялась, откуда они берутся, хотя знала, что крестьяне да
дворня горазды посудачить о всякой небывальщине. Даже ее дети порою слушали эти
байки, уши развесив, – что же говорить тогда о всяких Наташках, Агафьях, Агапках
с Лукьяшками, да и о том же Гриньке?..
А Гринька, к слову сказать, так и прижился у Измайловых,
превратившись из приемыша гулящей бабы Акульки в приемыша княжеского. Алексей и
Елизавета, обуреваемые благодарностью за спасение сына, находили, что и самое
щедрое воздаяние будет малой ценою за такое благодеяние; а поскольку Алеша
нипочем не желал расстаться со своим новым другом и названым братаном
[15], то
и было решено: взять Гриньку с собой в Любавино и растить его вместе со своими
детьми, как родного. Так и случилось, так и повелось, и все скоро привыкли, что
вместе с баричами воспитывается приемыш.
А что? Люди и не к такому привыкают!
