– Пошли, холодно здесь, – сказал наконец. – Да и поесть
надо. А потом разожжем камин, погреемся, подумаем, что делать…
Жако хмыкнул и поставил Машу на пол:
– Пошли, коли так! – И выдернул из кольца на стене свой
факел.
Второй факел взял за дверью Вайян, так что коридор осветился
довольно ярко. Но для Маши в том было мало пользы: все двери, мимо которых они
проходили, были забиты либо крепко заложены засовами, которые ей бы никогда в
жизни не поднять. Сначала она пыталась запоминать повороты, считать ступеньки,
но лестниц, переходов и коридоров было столько, что все перепуталось у нее в
голове.
Они шли и шли, то поднимаясь, то спускаясь… один раз
пришлось перебираться через гору камней – стена обваливалась. Шли долго,
чудилось, бесконечно долго, и у Маши оказалось время подумать. А подумать было
над чем!
Что скрывать – первое подозрение ее пало на мужа. Ведь
кто-то послал за нею этих молодцов, кто-то нанял их, кто-то посулил им хорошую
награду… Почему не барон, который ненавидит свою лживую супругу, но не может
развязаться с нею законным путем, не повредив своей репутации? Он получил
письмо от Маши, разъярился – и начал действовать… Но очень скоро Маша осознала
глупость этой мысли. Вот ежели бы ее пристрелили или зарезали на дороге, в
лесу, возле разграбленной кареты, – тут можно было бы разглядеть злой умысел
Корфа. Впрочем, даже ненавидя его, Маша почувствовала: этот человек не способен
ни на какую подлость и низость. А главное – зачем Корфу ее завещание?! Как ни
мало знала Маша о законах, обычная житейская мудрость подсказывала: муж
унаследует все ее состояние и без всякого завещания. Да, ему бы отошло в случае
Машиной смерти Любавино и все наследственные строиловские угодья – что в
России, что в Малороссии. Ну нет никаких причин у Корфа под пыткою выбивать у
нее сию бумажку!
Стало быть, надо искать кого-то другого – мужчину, женщину
ли, – который тянется жадной и нечистой рукой к Машиному богатству. Причем
искать именно во Франции, ибо глупо же предполагать, будто из самой России за
ней следили, чтобы расправиться по пути в Париж!..
Наконец они вошли в небольшую комнату, освещенную только
двумя-тремя толстыми свечами в грязных, затекших подсвечниках. Да, если даже
этот замок, судя по громадности его, и принадлежал некогда богатому сеньору, то
теперь он выглядел заброшенным, от прошлого остались только пыль, и мусор, и
серые занавеси паутины по углам, и шум крыльев летучих мышей в коридорах.
Правда, мелкие цветные стекла оконных витражей, по счастью, сохранились и
кое-как сдерживали напор ветра, бушевавшего на дворе, да в камине была хорошая
тяга: огонь полыхал исправно, распространяя вокруг живительное тепло.
Вайян приотворил одно из окон, но тут же захлопнул:
– Самая дурная погода, хуже не придумаешь!
А Маша успела заметить, что на дворе глухая ночь и дождь
льет как из ведра.
Сколько же времени прошло после ее похищения? Как далеко
завезли ее? Дождь, проклятый, смывает все следы… Как отыщут ее? Она ничуть не
сомневалась, что Данила и Егорушка пустятся в погоню, в розыск: Данила из
преданности, граф если даже не ради Маши, то ради своих драгоценных шкатулок –
подарков французским министрам. Ну не забавно ли, что уже второй раз Егорушка
их утрачивает?!
Ну, предположим, отыщут Егорушка с Данилою целый либо
разграбленный дормез, но Маши-то в нем уже нет! А где она есть, где ее искать,
об сем не только рыцарю Егору Петровичу, не только доброму Даниле, но и самой
Машеньке неведомо!
– Прошу к столу! – раздался над самым ухом веселый голос,
заставивший ее вздрогнуть. Ну что ж, поесть и впрямь настала пора, и неведомо,
когда снова выпадет случай, поэтому Маша, не чинясь, села рядом со своими
похитителями и отдала должное хлебу, сыру и жареному мясу – все было несколько
подсохшее, зачерствелое, но показалось несказанно вкусным, из чего Маша
заключила, что ела не меньше двух суток назад; а коли обедали они примерно за
час-два до похищения, то и выходило, что в плену она сутки. Тем более следовало
крепко поужинать! И Маша опять налегла на еду, запивая ее, однако, не вином, а
водою. Она боялась охмелеть от вина, потерять остроту мысли и быстроту
движений, потому что все еще надеялась на удачу и бегство, а во-вторых,
сотрапезники ее пили из одного кувшина, и Маша не смогла пересилить свою
брезгливость и поднести к губам тот же сосуд, коего касалась пасть Жако.
Она и не заметила, как закончился ужин. Да, теперь бы еще
поспать… Стражей Машиных тоже разморило: Жако с надрывом и оханьем раздирал
челюсти зевотою; Вайян осоловело вздыхал, глядя в огонь остекленевшим взором,
вдруг, встряхнувшись, он вскочил:
– Ну что ж! Ночь – так ночь, спать надо. Оставим вас здесь,
в тепле, сударыня, а сами уж как-нибудь.
Изумленная Маша не нашлась даже поблагодарить.
Жако подложил дров в камин, а потом оба направились к двери.
Уже взявшись за ручку, Вайян обернулся.
– Мы вас, конечно, запрем, а понадобится что – кричите,
стучите. Только окон не отворяйте – попусту холоду напустите!
И, разразившись дружным хохотом, Машины похитители ушли,
после чего послышался такой устрашающий грохот засова, опускаемого в петли, что
ясно стало: выйти через эту дверь невозможно.
Нечего и говорить – Маша тотчас кинулась к окну. Распахнула
створку, высунулась, с наслаждением подставив лицо хлещущим струям дождя, но
тут же оживление ее погасло: перед собою она увидела только черное, сплошь
затянутое тучами небо: замок возвышался на скале, над обрывом. Далеко-далеко
внизу шумно бежала по камням река, но всюду, сколько могла видеть Маша, была
только черная бездна. Невозможно, немыслимо спуститься по голой каменной стене,
особенно в такой дождь! И она печально затворила окно, вздрагивая от ледяной
сырости. Вот над чем ржали Вайян и Жако – мол, попусту холоду напустите! Тоже
мне, beaux esprits! [49]
Маша сердито скорчила рожу двери, а потом села на дырявый,
грязный ковер, поближе к огню.
Какое счастье это тепло! От платья, отсыревшего в подземелье
и успевшего немного промокнуть у окна, курился парок. Огонь бился, мелькал –
ровно-желтый, как расплавленное золото; пламень причудливо обтекал черные
корявые поленья, пряно пахло смолкой.
Маша сонно смотрела на огонь, завороженная теплом,
мельканьем света…
