– Как же… как же? – Мария в растерянности обвела глазами
каменные стены кабинета.
Вайян же расплылся в торжествующей улыбке:
– Здесь есть одна лазейка, стародавний тайный ход вон в том
шкафу. Знали о нем только двое… дружков, скажем так, отпетых мошенников.
Одного, подлеца из подлецов и хитреца из хитрецов, звали Мердесак, это уж потом
он для благозвучия Виданжором назвался – ох и странные же у него понятия о
благозвучии, не правда ли? – а второй… Второй был просто молодой олух, который,
однако, считал себя таким умным, таким ловким!.. Черта с два! – с внезапной
горечью выкрикнул Вайян, стукнув себя кулаком по лбу. – Мы с ним, с Мердесаком,
вместе делали дела, вот и сговорились, чтобы все пополам, и купили у директора
ломбарда выгодное место его помощника – за хорошие деньги! А здесь ведь, в этой
куче [72] благочестия, зарыты настоящие клады. Надо только иметь голову и руки,
чтобы их брать, брать, брать! – Глаза Вайяна вспыхнули жадным блеском. – Однако
у Мердесака голова оказалась поумнее моей, а руки – подлиннее. Один раз я
поймал его на обмане – бесчестном обмане!
Тут Вайян заметил выражение лица Марии.
– Тебе смешно, что такой разбойник, как я, говорит о чести?
Она есть, есть у нас, как и у благородных людей. У каждого своя честь: одна для
воров, другая для купцов, третья для герцогов и баронов, но законы всякой из
них неумолимы!
– Да, – вздохнула Мария. – Да, я знаю.
– Итак, у нас с Виданжором вспыхнула ссора: я настаивал, он
запирался, но вскоре признал свою вину с таким откровенным цинизмом, что я
понял: о случайности и речи нет, он все заранее продумал и решил избавиться от
меня. Я схватился за нож, он вытащил пистолет. Один из нас должен был умереть.
Мердесак выстрелил, но пистолет дал осечку. Мы стояли по обе стороны стола, он
– там, где сидит сейчас, – Вайян небрежно кивнул на мертвеца. – Был мой честный
черед нанести удар, и вдруг Мердесак стукнул кулаком по панели, и пол под моими
ногами начал проваливаться: я, как дурак, стоял на крышке люка, не имея ни
малейшего представления об этом дьявольском механизме. Я падал, но еще успел
метнуть нож, успел заметить, как лицо Мердесака окрасилось кровью – лезвие
задело ему челюсть! – а потом я с воплем полетел в поток воды и нечистот,
несущийся в Сену.
Мария стиснула руки у горла. Теперь и она смотрела на Вайяна
с тем же недоверчивым ужасом, что и Виданжор: в самом деле, живой человек перед
нею или призрак? Как было возможно выбраться из гибельной пропасти?
Вайян понял ее немой вопрос.
– Я ведь родился в Марселе, – пояснил он. – Знаешь, какое
там море? Какие волны? Я был безумец, мальчишка, я любил плавать в шторм, я
знал: море мне друг. Что по сравнению со штормом бултыханье этой вонючей
клоаки, – он пренебрежительно ударил подошвой об пол, – особенно если пловца
поддерживают ненависть и жажда мести? Не помню, не знаю как, но я выплыл к
решетке, которая загораживает выход канала в Сену, на ней оседают крупные
нечистоты, вроде трупов, – он брезгливо передернул плечами. – Никогда не думал,
что в Париже столько трупов сбрасывают в эти очистные сооружения. Может быть,
кто-то прибился к решетке еще живой, вроде меня, и не смог выбраться в
свободную воду реки. Самым страшным мгновением моей жизни было то, когда я
осознал, что выхода нет.
Он опустил голову, умолк.
– И как же ты… – пролепетала Мария, содрогнувшись,
представив себе руки, сотрясающие осклизлую тяжелую решетку в последнем усилии
жизни, все слабее, все слабее…
Вайян поднял голову. В глазах его была растерянность.
– Сам не знаю. Я бился, бился об эту решетку… Труп какого-то
бедняги, уже весь разбухший, облепленный мутью, колыхался рядом, словно
успокаивая: ничего, мол, ничего, оставь напрасные усилия. Помню последнюю
вспышку ненависти к Мердесаку, помню свою клятву, что если мне не выбраться на
свет божий, то хоть призрак мой отыщет проклятого убийцу и отомстит ему. Потом
я потерял сознание, потом… не помню, не знаю, что было потом, не помню, как я
очутился на каменных ступеньках набережной. Может, уже в беспамятстве нашел
какую-то лазейку, может быть, ржавый замок решетки не выдержал моих усилий, а
может, я все еще болтаюсь там, в вонючих сточных водах, то опускаясь на дно, то
всплывая, весь раздутый, оплывший, – болтаюсь рядом с моими товарищами по
несчастью. Так что, возможно, это призрак мой исполнил ту последнюю клятву,
явился сегодня сюда, к Мердесаку…
Он говорил, понурясь, невнятно, как в бреду, и у Марии зубы
вдруг начали выбивать неудержимую дробь.
Вайян поднял голову, увидел бледное лицо Марии и,
расхохотавшись, заключил ее в объятия, стиснул так крепко, что она невольно
вскрикнула.
– Да нет, нет, не бойся! Я живой, живой!
– Ты уверен? – нашла в себе силы улыбнуться Мария.
– А как же?! Разве призрак может в один присест умять
жареного каплуна? Да еще целый хлеб в придачу! Разве призрак может выпить две
бутылки вина и… – он лукаво подмигнул, – так опьянеть, чтобы спать двое суток?
Разве призрак может перенести на себе красотку через лужу и при этом успеть
срезать кошелек из-под ее юбок?
– Призрак-то? – хмыкнула Мария. – Кошелек срезать?
Вообще-то, наверное, нет, но твой призрак – очень даже может!
Вайян расхохотался:
– Да разве может призрак участвовать в похищении той же
красотки, угрожать ей, – а потом так потерять от нее голову, чтобы свалиться с
нею на кровать, предаться любви и позорно проспать ее бегство… – Он осекся,
пораженный тем, как вдруг померкло лицо Марии, пораженный блеском ее глаз,
наполнившихся слезами. – Что?
Она покачала головой, но Вайян побледнел так же, как она.
– Что-то было… не так? – прохрипел он.
Мария нехотя кивнула.
– И твой муж узнал?
Мария опять кивнула.
Вайян сокрушенно покачал головой и еще крепче прижал ее к
себе.
– Прости… я тебя подвел…
– Я бы хотела уйти отсюда. – Мария отстранилась от
притихшего Вайяна.
– Да-да, конечно, – засуетился он. – Вот здесь, в шкафу,
лестница, я тебе покажу.
Мария взяла со стола заветный серый мешочек.
– А ты не знаешь какого-нибудь надежного ростовщика? –
спросила она с опаской.
Вайян посмотрел на нее с удивлением:
– Зачем?
