Снимок Дженифер Портер, взятый с удостоверения личности,
заполнил весь экран. Темно-каштановые волосы, голубые глаза. Как и у меня.
Мы молча переглянулись.
— Да, кстати, раз уж мы заговорили о
неприятностях, — прервала молчание Мэллори, — как прошел твой визит к
родителям?
Мэллори видела моих родителей только однажды, когда я больше
не смогла откладывать их знакомство. Как раз тогда она начала красить волосы в
голубой цвет. И ее облик, как и можно было ожидать, произвел на отца
соответствующее впечатление. Склонность к творчеству в семействе Мерит не
поощрялась. После той встречи, когда Мэллори едва не отвесила отцу пощечину, я
старалась оберегать их от подобных потрясений.
— Не слишком хорошо.
— Мне очень жаль.
Я пожала плечами:
— Трудно было ожидать от этой встречи чего-то хорошего,
но не думала, что будет настолько плохо. — Мой взгляд остановился на
огромном кожаном «Каноне», лежавшем на кофейном столике, и я переложила книгу
себе на колени. — Конечно, они были обеспокоены, но мне пришлось выслушать
лекцию о сохранении доброго имени семьи. — Я подняла руки и, имитируя драматический
жест, пошевелила пальцами. — О положении чикагских Меритов. Можно
подумать, что это самое главное на свете.
Мэллори усмехнулась:
— К несчастью, это тоже имеет значение. Достаточно
просмотреть «Трибьюн». Ты виделась с дедом?
— Еще нет.
— Ты должна с ним встретиться.
— Я встречусь, — поспешно ответила я. — Как
только буду готова.
— Чепуха! — бросила Мэллори и сняла с базы
телефонную трубку. — Он в большей степени приходится тебе отцом, чем
Джошуа. И тебе прекрасно известно, что он всегда тебе рад. Позвони ему.
Она всучила мне трубку, и я, опустив голову, уставилась на
кнопки.
— Черт возьми! — недовольно пробормотала я, но все
же набрала номер.
Я подняла трубку к уху, сжала пальцы, чтобы унять дрожь, и
молча молилась, надеясь на понимание со стороны дедушки. Прошло три гудка,
потом включился автоответчик.
— Привет, дедушка, — сказала я после
сигнала. — Это Мерит. Я хотела тебе сказать, что я дома и все в порядке.
Заеду, как только смогу.
Я отключила телефон и вернула аппарат Мэллори.
— Пора бы и повзрослеть, — заметила она, возвращая
трубку в гнездо базы.
— Эй, я и сейчас в состоянии надрать тебе задницу.
Она презрительно фыркнула, потом немного помолчала и
осторожно добавила:
— Может, из всего этого получится что-то хорошее?
— Например? — спросила я, искоса поглядывая на
подругу.
— Например, ты могла бы завести любовника.
— Господи, Мэллори, дело не в этом! — воскликнула
я, признавая в душе ее правоту относительно моей несуществующей личной жизни.
Мэллори утверждала, что я себя заморозила и никак не решусь
«оттаять». Что бы это значило? Я не сидела дома. Я частенько целыми вечерами
просиживала в кофейнях, посещала факультативы, вместе с Мэллори мы почти каждые
выходные бывали на концертах, благо Чикаго посещали все гастролирующие группы.
Но главным для меня все же была работа над диссертацией. Я считала, что для
парней еще найдется время. И теперь у меня впереди была целая вечность.
Мэллори обняла меня за плечи и прижала к себе:
— Послушай. Ты стала вампиром. Вампиром. — Она
внимательно осмотрела меня, оценивая наряд, которым меня снабдили в Доме
Кадогана. — Они значительно улучшили твой внешний вид, и ты скоро станешь
настоящей цыпочкой-готом.
Я удивленно подняла брови.
— Серьезно. Ты высокая, стройная и хорошенькая. Ты на
восемьдесят процентов состоишь из ног. — Она наклонила голову и слегка
нахмурилась. — Порой я тебя за это немного ненавижу.
— Зато у тебя грудь лучше, — заметила я.
И, как всегда, когда разговор заходил о груди и ногах, мы
уставились друг на друга. Оценивали. Сравнивали. У меня была неплохая грудь,
разве что чуть-чуть маловата. Мэллори же обладала безукоризненным бюстом.
— Согласна, — сказала она, но тотчас
пренебрежительно махнула рукой. — Речь сейчас не об этом. Суть в том, что
ты отлично выглядишь и, как бы это тебя ни раздражало, ты дочь Джошуа Мерита.
Это имя известно каждому. И при таком раскладе, сколько времени ты не была на
свидании? Год?
Четырнадцать месяцев, но стоило ли их считать?
— Если тебе встретится горячий молодой вампир, он может
открыть для тебя совершенно новый мир.
— Верно, Мэл. Представляю себе этот телефонный
звонок. — Я подняла руку, согнула пальцы, как будто держала трубку. —
Привет, па. Это твоя непутевая дочка. Да, я понимаю, как ты огорчен, что я
стала не-умершей, но парни-вампиры просто прелесть. — Я изобразила, что
вешаю трубку. — Нет уж, благодарю. Я не собираюсь спать с вампирами.
Мэллори положила голову мне на плечо:
— Дорогая, ты теперь вампир.
Я потерла виски, где начинала пульсировать боль.
— Я знаю, и это очень неприятно. Я не хочу больше об
этом говорить.
Мэллори разочарованно вздохнула, но не стала продолжать
разговор на эту тему. Она откинулась на подушки и постучала пальцем по кожаной
обложке руководства для начинающих вампиров, лежавшего у меня на коленях.
— Ну, ты собираешься его прочесть?
— Я должна уяснить хотя бы основные правила. А
поскольку у меня впереди вся ночь…
— Что ж, я не могу сказать того же о себе. —
Мэллори встала и потянулась. — Я должна хоть немного поспать. Рано утром намечена
встреча. Надеюсь, вампирская книга тебя развлечет.
— Спокойной ночи, Мэл. Спасибо, что дождалась меня.
— Не за что. Завтра я позвоню в универ и дам тебе
знать, что они думают по поводу восстановления. — Она вышла из комнаты, но
затем снова заглянула, держась рукой за дубовый дверной косяк. — Хочу
уточнить на всякий случай. Ты расстроена, что стала вампиром, и мы ненавидим
Этана Салливана, верно?
Я перевернула несколько плотных и древних на вид страниц
«Канона», пропуская вступительную главу и содержание. Рассеянный взгляд
остановился на заголовке второй главы:
«Служение вашему господину».
— О да, — заверила я ее. — Мы его ненавидим.
Я уснула на диване с книгой в руках. Весь остаток ночи, еще
долго после того, как Мэллори поднялась к себе, я просматривала «Канон».
Превращение в вампира уже изменило мои биоритмы, и я чувствовала себя
достаточно бодрой, чтобы читать, по крайней мере до тех пор, пока усталость не
свалила меня незадолго до восхода солнца. Перед рассветом я уже ощущала, как
подкрадывается солнце, как готовится прорваться сквозь горизонт. По мере
приближения утра на меня наваливалась сонливость. Как это Карл Сандберг сказал
о тумане? Что он подкрадывается, словно кошка? Точно так же подкрадывалась и
усталость. Ее не слышно и не видно, но она становится все ощутимее и наконец
накрывает тяжелым бархатным одеялом.
