Несколько дней я не выходил из дома, спал когда придется и
практически ничего не ел. По ночам я сидел в галерее у камина и вслушивался в
тишину, надеясь услышать шаги за дверью. Мне хотелось верить, что Кристина
вернется. Узнав о смерти сеньора Семпере, она вернется ко мне хотя бы из
жалости, а в тот момент я был бы счастлив и этим. Примерно через неделю после
смерти букиниста, уже поняв, что Кристина не появится, я начал снова
подниматься в кабинет. Я извлек из сундука рукопись патрона и стал перечитывать,
наслаждаясь каждым словом и фрагментом. То, что я читал, вызывало у меня
одновременно тошноту и муторное чувство удовлетворения. Вспоминая о ста тысячах
франков — сумме, ошеломившей меня вначале, — я усмехался про себя и думал,
что сукин сын купил меня очень дешево. Тщеславие заглушало горечь, а боль
запирала на замок совесть. В припадке высокомерия я прочитал еще раз
пресловутый «Lux Aeterna» Диего Марласки, своего предшественника, и предал
манускрипт огню в камине. Где Марласка потерпел поражение, я добьюсь успеха.
Где он заблудился, я найду выход из лабиринта.
На седьмой день я приступил к работе. Дождавшись полуночи, я
уселся за письменный стол. Чистый лист бумаги был заправлен в каретку
«Ундервуда», а за окнами лежал темный город. Слова и образы бурным потоком
лились с кончиков пальцев, как будто ждали своего часа, затаив ярость, в
темнице души. Страницы текли одна за другой на едином дыхании, не требуя ни
размышлений, ни сосредоточенности. Текст складывался сам собой, минимальных
усилий стоило только ввести мозг в состояние оцепенения и отравить все чувства
и разум. Я думать забыл о патроне, его требованиях и вознаграждении. Впервые в
жизни я писал только для себя. Я писал, чтобы разжечь мировой пожар и сгореть
самому в его пламени. Я работал ночи напролет, пока не падал от усталости. Я
барабанил по клавишам машинки, покуда не сбивал в кровь пальцы и горячечное
марево не застилало глаза.
Однажды январским утром, давно потеряв счет времени, я
услышал стук в дверь. Я лежал в постели, созерцая старую детскую фотографию
Кристины, где она идет за руку с незнакомцем по причалу, вдающемуся в море
света. Мне казалось, будто эта карточка — единственное, что у меня осталось
хорошего, и она же служила ключом ко всем загадкам. Я не обращал внимания на стук
в дверь, но потом услышал ее голос и понял, что сдаваться она не собирается.
— Открывайте немедленно. Я знаю, что вы там. И я не
уйду, пока вы не откроете, или я разобью эту дверь.
Когда я открыл, Исабелла отпрянула и в ужасе уставилась на
меня.
— Это я, Исабелла.
Исабелла ужом проскользнула мимо меня и ринулась прямиком в
галерею открывать все окна. Потом она отправилась в ванную комнату и пустила
воду, чтобы наполнить ванну. Схватив за руку, она потащила меня мыться. Усадив
на бортик, девушка заглянула мне в глаза, приподняв веки пальцами и недовольно
качая головой. Ни слова не говоря, она принялась расстегивать на мне рубашку.
— Исабелла, у меня нет настроения.
— Что это за порезы? Откуда они?
— Всего лишь пара царапин.
— Я хочу, чтобы вас осмотрел врач.
— Нет.
— Не смейте спорить со мной, — сурово сказала
девушка. — Сейчас вы ляжете в ванну, намылитесь и хорошенько вымоетесь, а
потом побреетесь. У вас есть выбор: вы сделаете это самостоятельно или с моей
помощью. Не думайте, что я постесняюсь.
Я улыбнулся:
— Уверен, что нет.
— Делайте, что сказано. А я пока схожу за врачом.
Я собирался возразить, но она вскинула руку, заставив
замолчать.
— Ни слова. Если воображаете, что вы единственный, кому
плохо, то ошибаетесь. Вам, может, и все равно, если вы издохнете как собака. Но
по крайней мере имейте мужество вспомнить, что другим это небезразлично, хотя,
честно говоря, не понимаю почему.
— Исабелла…
— В воду. И сделайте любезность, снимите брюки и нижнее
белье.
— Я умею мыться.
— Глядя на вас, не скажешь.
Исабелла побежала за врачом, а я тем временем, подчинившись
ее приказу, принял крещение холодной водой и мылом. Я не брился со дня похорон
Семпере, и мое отражение в зеркале выглядело дико. Глаза налились кровью, а
цвет кожи стал мертвенно-бледным. Переодевшись в чистое, я решил скоротать
ожидание в галерее. Исабелла вернулась минут через двадцать в компании
эскулапа, которого я будто бы встречал пару раз в нашем квартале.
— Вот пациент. Не обращайте внимания на то, что он вам
скажет, поскольку он спесивый обманщик, — объявила Исабелла.
Доктор мельком взглянул на меня, пытаясь на глазок
определить степень моей враждебности.
— Принимайтесь за дело, доктор, — щедро предложил
я. — Считайте, что меня нет.
Доктор приступил к деликатной процедуре осмотра: измерил
давление, послушал легкие и сердце, проверил зрачки, заглянул в рот, задал ряд
вопросов таинственного назначения, многозначительно косился, иными словами,
проделал все ритуальные действия, составляющие основу медицинской науки.
Обследуя раны, нанесенные бритвой Ирене Сабино, он поднял брови и строго
посмотрел на меня.
— А это что?
— Долго объяснять, доктор.
— Вы сами это сделали?
Я покачал головой.
— Я выпишу мазь, но, боюсь, шрамы все равно останутся.
— Наверное, так и было задумано.
Доктор продолжал осмотр. Я покорно вытерпел все, глядя на
Исабеллу, с тревогой наблюдавшую за доктором с порога. Я понял, как отчаянно
мне ее не хватало и как я ценил ее дружбу.
— Напугали, нечего сказать, — с упреком
пробормотала она.
Доктор взглянул на мои руки и нахмурился, увидев, что
подушечки пальцев стерты почти до мяса. Он тщательно забинтовал мне пальцы,
один за другим, бурча что-то себе под нос.
— Сколько времени вы уже не ели?
Я пожал плечами. Доктор переглянулся с Исабеллой.
— Причин для беспокойства нет, но я хотел бы, чтобы вы
не позднее завтрашнего дня пришли ко мне в клинику.
— Увы, это невозможно, доктор, — заявил я.
— Он придет, — пообещала Исабелла.
— Кроме того, я рекомендую горячее питание. Начинайте с
бульона, а потом можно перейти к более существенным блюдам. Побольше пейте, но
ни капли кофе и возбуждающих средств. Но главное — отдых. Не помешает прогулка
на свежем воздухе на солнце, но не переутомляться. У вас классическая картина
истощения и обезвоживания, анемия в начальной стадии.
Исабелла вздохнула.
— Ерунда, — подал голос я.
Доктор с сомнением на меня посмотрел и встал.
— Встретимся завтра у меня в кабинете в четыре дня. Тут
у меня нет ни инструментов, ни условий для более тщательного обследования.
