Он закрыл саквояж и попрощался со мной вежливым поклоном.
Исабелла проводила его к выходу, и я слышал, как они шептались несколько минут
на лестничной площадке. Я снова оделся и, как примерный пациент, стал ждать,
сидя на кровати. Затем хлопнула дверь и раздались шаги доктора, спускавшегося
вниз. Я понял, что Исабелла стоит в прихожей и тянет время, прежде чем войти в
спальню. Когда она наконец появилась, я встретил ее улыбкой.
— Я приготовлю вам поесть.
— Я не голоден.
— А меня это не волнует. Вы поедите, а потом мы
отправимся дышать свежим воздухом. И точка.
Исабелла сварила бульон, куда я, совершив над собой насилие,
покрошил сухарей, и проглотил это блюдо с приятной миной, хотя меня чуть не
стошнило. Я опустошил тарелку и продемонстрировал ее Исабелле, которая стояла
рядом, пока я ел, и бдительно следила за мной, как сержант за рядовым. Далее
она отвела меня в спальню и разыскала в шкафу пальто. Затем она нацепила на
меня перчатки и шарф и потащила к двери. Мы вынырнули из портала. На улице
гулял холодный ветер, но на небе пылало закатное солнце, позолотившее мостовые.
Исабелла взяла меня под руку, и мы размеренным шагом двинулись вперед.
— Как жених и невеста, — заметил я.
— Очень остроумно.
Мы прогулялись до парка Сьюдадела и углубились в сад,
окружавший павильон. У бассейна с большим фонтаном мы сели на лавку.
— Спасибо, — пробормотал я.
Исабелла не ответила.
— Я не спросил, как твои дела, — сменил я тему.
— Ничего нового.
— Все же как ты?
Исабелла пожала плечами.
— Мои родители на седьмом небе с тех пор, как я
вернулась. Они утверждают, что вы благотворно на меня повлияли. Если бы они
знали… И правда, мы стали лучше ладить. Тем более что я мало их вижу. Почти все
время я провожу в книжной лавке.
— А Семпере? Как он пережил смерть отца?
— Тяжело.
— Кстати, о нем, как у тебя с ним?
— Он хороший человек, — проронила девушка.
Исабелла выдержала долгую паузу и потупилась.
— Он сделал мне предложение, — сказала она. —
Пару дней назад, в «Четырех котах».
Я взглянул на ее лицо, повернутое ко мне в профиль,
спокойное и уже утратившее выражение девичьей невинности, столь привлекавшее
меня в ней; возможно, оно лишь чудилось мне.
— И что же? — спросил я наконец.
— Я ответила, что подумаю.
— А ты собираешься?
Исабелла не отрываясь смотрела на фонтан.
— Он сказал, что хочет создать семью, иметь детей… Что
мы будем жить в квартире над книжной лавкой и в дальнейшем поправим все дела,
несмотря на долги, оставленные сеньором Семпере.
— Однако ты еще очень молода…
Склонив голову, она посмотрела мне в глаза.
— Ты его любишь?
— Хотела бы я знать. Наверное, да, хотя не так сильно,
как, по его мнению, он любит меня.
— Иногда в критических обстоятельствах легко перепутать
сострадание с любовью, — заметил я.
— Не беспокойтесь за меня.
— Я только прошу тебя об одном: не торопись.
Мы переглянулись, окутанные, как коконом, аурой соучастия и
понимания. В такие мгновения слова становятся лишними. Я обнял ее.
— Друзья?
— Пока смерть нас не разлучит.
4
На обратном пути мы зашли купить хлеба и молока в
продуктовый магазин на улице Комерсио. Исабелла заявила, что попросит отца
прислать мне заказ с самыми тонкими яствами и в моих интересах съесть их до
последней крошки.
— Как идут дела в книжной лавке? — спросил я.
— Продажи снизились катастрофически. Мне кажется, что
людям тяжело туда приходить, поскольку каждая мелочь напоминает о бедном
сеньоре Семпере. И, по правде говоря, учитывая состояние счетов, картина
вырисовывается мрачная.
— А в каком состоянии счета?
— Хуже не придумаешь. Те несколько недель, что работаю
в лавке, я занималась сведением баланса и убедилась, что сеньор Семпере,
царствие ему небесное, был никудышным коммерсантом. Он дарил книги тем, у кого
не хватало денег заплатить за них, или одалживал таким людям, а они не
возвращали ничего. Он покупал собрания, заведомо зная, что не сможет их
продать, только потому, что владельцы грозились сжечь книги или выбросить. Он
содержал на благотворительных началах кучу посредственных стихоплетов, у кого
нет ни кола ни двора. И все в таком же духе.
— Кредиторы наседают?
— Являются в среднем по двое за день, не считая писем и
банковских уведомлений. Радует только то, что у нас нет недостатка в
предложениях.
— О покупке?
— Пара торговцев свининой из Вика
[54]
очень заинтересованы в сделке. Им нравится место.
— А что говорит младший Семпере?
— Что скорее свиньи полетят. Реализм не является его
сильной стороной. Он утверждает, что мы прорвемся, он в это верит.
— А ты нет?
— Я верю в цифры. И когда я начинаю их складывать, у
меня получается, что через два месяца витрина книжного магазина заполнится
белой свиной колбасой и чорисо.
— Мы непременно найдем выход.
Исабелла улыбнулась:
— Я ждала от вас этих слов. И, кстати, о неоплаченных
счетах, ради Бога, скажите, что больше не работаете для патрона.
Я развел руками и сказал:
— Я снова свободен как ветер.
Она поднялась вместе со мной по лестнице. Собираясь уже
попрощаться, я увидел, что она замялась.
— В чем дело? — спросил я.
— Я не хотела вам говорить, но… лучше вы узнаете от
меня, чем от других. Это насчет сеньора Семпере.
Мы вошли в дом и устроились в галерее у камина. Исабелла
подбросила пару поленьев, чтобы оживить огонь. Пепел «Lux Aeterna», сочинения
Марласки, все еще лежал в камине, и бывшая моя помощница наградила меня
взглядом, который я мог бы вставить в рамку.
— Что ты хотела мне рассказать о Семпере?
— Мне стало это известно от дона Анаклето, одного из
соседей. Дон Анаклето рассказывает, что видел, как вечером, в день своей
смерти, сеньор Семпере спорил с кем-то в лавке. Дон Анаклето возвращался домой,
и, по его утверждению, голоса были слышны даже на улице.
— С кем спорил Семпере?
— С женщиной. Уже немолодой. Дон Анаклето ее вроде бы
никогда в магазине прежде не видел, хотя ее лицо показалось ему смутно
знакомым. Правда, на слова дона Анаклето нельзя полагаться, поскольку ему
больше нравятся наречия, чем прекрасный пол.
