Я шел медленно, высоко подняв мерцающий светильник,
стрепетом ожидая, что в любую минуту из какой-нибудь двери справа или слева по
коридору, выскочит нечто или некто. Я точно знал, что в доме кто-то есть. Я
чуял присутствие чужого. Тяжкий смрад злобы и ненависти клубился в воздухе.
Однако я без приключений прошел коридор до конца, задержавшись на миг у дверей
последней комнаты. В отблесках фонаря выступили контуры отодвинутого от стены
шкафа и разбросанной по полу одежды. Все вещи находились точно там, где я
оставил их, когда Грандес пришел арестовать меня позапрошлой ночью. Я продолжил
путь и добрался до подножия винтовой лестницы, ведущей в кабинет. Я поднимался
осторожно, оглядываясь назад каждые два-три шага. Наконец я очутился в
кабинете. Красноватое зарево заката проникало сквозь панорамные окна. Я быстро
прошел к стене, где стоял кофр, и открыл его. Папка с рукописью патрона
исчезла.
Я возвратился к лестнице. Когда я проходил мимо своего
письменного стола, то успел заметить, что клавиатура старой пишущей машинки
искорежена и разбита. Похоже, кто-то со всей мочи дубасил по клавишам кулаками.
Спустившись с большими предосторожностями вниз, я вновь проскользнул в коридор
и заглянул в галерею. Даже в темноте было видно, что мои книги разбросаны по
полу, и кожаная обивка кресел превращена в лохмотья. Я попятился и внимательно
оглядел двадцать метров коридора, отделявшие меня от выхода. Свет фонаря
достигал лишь середины помещения, придавая смутные очертания предметам. А
дальше начиналось пространство, заполненное темнотой, колышущейся и плотной,
как толща воды в глубине.
Я помнил, что, переступив порог дома, оставил дверь
нараспашку. Теперь она была закрыта. Я продвинулся на пару метров и застыл как
вкопанный, не осмеливаясь во второй раз пройти мимо последней по коридору
комнаты. Меня остановило нечто, чего я не заметил, когда шел в обратном
направлении, поскольку дверь комнаты открывалась налево, а я заглянул туда лишь
мельком. Но теперь, приблизившись, я увидел это отчетливо: к створке двери была
прибита белая голубка с распластанными крестом крыльями. Капли свежей крови
стекали по дереву.
Я вошел в комнату и первым делом заглянул за дверь, но там
никого не оказалось. Шкаф по-прежнему был сдвинут в сторону. Сквозняк из дыры в
стене наполнял комнату промозглым холодом. Я поставил фонарь на пол и приложил
ладони к отсыревшей штукатурке возле отверстия. Я поскреб ее ногтями и
почувствовал, что она крошится в моих пальцах. Я бросился искать подходящий
инструмент и в ящике одной из тумбочек, составленных в угол, нашел старый нож
для разрезания бумаги. Воткнув острие в штукатурку, я принялся се отдирать. Она
отваливалась кусками. Толщина слоя не превышала трех сантиметров. Под
штукатуркой обнажилось дерево.
Дверь.
Воспользовавшись ножом, я определил размеры замурованного
проема и принялся за работу. Постепенно на стене стали проступать очертания
двери. К тому моменту я начисто забыл о том, что поблизости чужой, осквернивший
своим присутствием дом и подстерегавший меня в темноте. Ручки на двери не было,
имелась только проржавевшая щеколда, залепленная штукатуркой, расползшейся от
многолетней сырости. Я попробовал отжать щеколду ножом. Никакого эффекта. Я
начал пинать дверь, пока штукатурка, фиксировавшая запор, не осыпалась. Помогая
себе ножом, я сумел отодвинуть щеколду. Как только замок был открыт, дверь
подалась от легкого толчка.
Из открывшегося отверстия пахнуло затхлостью и гнильем, и
этот запах мгновенно пропитал мою одежду и кожу. Я взял фонарь и вошел. За
стеной находилось прямоугольное помещение пяти или шести метров в глубину.
Стены были испещрены рисунками и надписями, причем создавалось впечатление,
будто коричневатые, темные линии наносили пальцами. Засохшая кровь. Пол
устилала какая-то субстанция, принятая мною сначала за толстый слой пыли.
Однако при ближайшем рассмотрении, когда я опустил фонарь пониже, оказалось,
что под ногами лежит ковер из останков мелких косточек. Костей грызунов,
рассыпавшихся в мелкий прах. С потолка на черных шнурах в большом количестве
свисали разнообразные предметы. Я различил сакральные символы, изображения
святых и мадонн с выколотыми глазами и сожженными лицами, распятия, обмотанные
колючей проволокой, а также обломки жестяных поделок и кукол со стеклянными
глазами. Очертания человеческой фигуры едва угадывались в глубине комнаты.
Стул был повернут лицом в угол. На стуле сидел человек в
черной одежде. Мужчина. Руки его были скованы за спиной наручниками, а тело
примотано к стулу толстой проволокой. Я похолодел от ужаса, какого не испытывал
никогда в жизни.
— Сальвадор? — выдохнул я.
Не чуя под собой ног, я медленно приблизился к нему. Силуэт
оставался неподвижным. Я остановился в шаге от пленника и медленно вытянул
руку. Пальцы скользнули по его волосам и коснулись плеча. Я хотел повернуть
тело, но со страхом почувствовал, как истлевшая плоть проседает под моими
пальцами. Спустя миг после того как я дотронулся до него, послышался тихий
шелест. Труп обратился во прах, с шуршанием посыпавшийся из одежды и сквозь
проволочные путы, чтобы тотчас же взмыть темным облаком, которое повисло в
воздухе среди стен тюрьмы, где узник был погребен столько лет. Я взглянул на
тонкий слой праха на своих руках, поднес ладони к лицу и умылся тем, что осталось
от души Рикардо Сальвадора. Открыв глаза, я увидел его тюремщика. Диего
Марласка стоял на пороге камеры с полыхающим взором и рукописью патрона в
руках.
— Я прочитал, пока дожидался вас, Мартин, — сказал
Марласка. — Шедевр. Патрон сполна вознаградит меня, когда я передам ему
рукопись от вашего имени. Признаю, что мне так и не удалось решить задачу. Я
заблудился на полпути. И мне приятно осознавать, что патрону удалось найти более
талантливого преемника.
— Посторонитесь.
— Сожалею, Мартин. Поверьте, искренне сожалею. Я
проникся к вам глубоким уважением, — промолвил он, вынимая из кармана
предмет, похожий на костяную рукоять. — Но я не могу выпустить вас из этой
комнаты. Пришло время вам занять место бедного Сальвадора.
Он нажал кнопку на рукояти, и обоюдоострое лезвие блеснуло в
темноте.
Марласка атаковал меня с яростным криком. Лезвие навахи
распороло мне щеку и пронзило бы левый глаз, если бы я не отпрянул в сторону. Я
упал на спину, на пол, устланный мелкими косточками и пылью. Марласка, схватив
нож обеими руками, бросился на меня, вложив в удар всю свою силу. Острие ножа
зависло в паре сантиметров от моей груди, поскольку я успел выставить правую
руку и теперь упирался в горло Марласки.
Он наклонил голову, пытаясь впиться зубами мне в запястье, и
я с силой ударил его в лицо левой рукой. Марласка даже не почувствовал удара.
Его обуревали ярость безумия и боль, и я понял, что он не даст мне уйти живым
из этой камеры. Мощь его натиска казалась сверхъестественной. Я ощутил, как
острие ножа впивается мне в кожу. Собрав все силы, я снова врезал ему кулаком в
лицо и почувствовал, как ломаются кости носа. Его кровь обагрила мои стиснутые
пальцы. Марласка в бешенстве взревел и, не обращая внимания на боль и кровь, на
сантиметр воткнул нож в мою плоть. Резкая боль пронзила мне грудь. Я ударил
опять и попытался добраться пальцами до глазниц, но Марласка задрал подбородок,
и я вцепился ему в щеку. Теперь я ощущал зубы под пальцами.
