— Если со мной что-нибудь случится, — добавил
он, — вы ведь ей поможете, правда, сеньор Мартин? Вы сделаете это для
меня?
— Конечно, Мануэль. Но только что с вами может
случиться?
Шофер улыбнулся и попрощался, помахав мне рукой. Я смотрел,
как он садится в автомобиль и медленно отъезжает. Абсолютной уверенности у меня
не было, но все же я рискнул бы поручиться, что, проделав весь путь почти в
полном молчании, теперь Мануэль разговаривает сам с собой.
11
Все утро я метался по дому, пытаясь привести его в
пристойный вид: раскладывал вещи по местам, проветривал комнаты, вытирал пыль с
предметов и выметал углы, о существовании которых даже не подозревал. Я сбегал
к цветочному прилавку на рынке и, вернувшись с полными руками цветов,
сообразил, что понятия не имею, куда засунул вазы, чтобы поставить букеты. Я
оделся так, будто собирался идти наниматься на работу. Посмотревшись в зеркало,
я убедился, что Видаль не преувеличивал — я походил на вампира. Наконец я
уселся в кресло на галерее, взял книгу и стал ждать. За два часа я не
продвинулся дальше первой страницы. Наконец, ровно в четыре, я услышал шаги
Кристины на лестнице и вскочил. Когда она позвонила в дверь, я уже караулил там
целую вечность.
— Здравствуй, Давид. Я не вовремя?
— Нет, что ты. Напротив. Входи, пожалуйста.
Скупо улыбнувшись, Кристина прошла в коридор. Я проводил ее
в библиотеку на галерее и предложил сесть. Она пытливо рассматривала
обстановку.
— Это очень необычное место, — сказала она. —
Педро мне, правда, рассказывал, что у тебя внушительный дом.
— Он предпочитает определение «зловещий», хотя, мне
кажется, это вопрос степени.
— Можно спросить, почему ты переехал именно сюда? Дом
слишком большой для одинокого человека.
«Одинокий», — подумал я. Человек в результате
становится таким, каким его представляют те, кто ему небезразличен.
— Неужели? — переспросил я. — Дело в том, что
я переехал сюда потому, что много лет смотрел на этот дом по пути на работу и
обратно. Дом всегда был заколочен, и со временем я поверил, что он ждет меня. А
потом стал мечтать, как однажды поселюсь в нем. Так я и сделал.
— Все твои мечты воплощаются в реальность, Давид?
Ироничный тон Кристины живо напомнил манеру Видаля.
— Нет, — ответил я, — это единственная. Но ты
хотела что-то обсудить, а я развлекаю тебя малоинтересными байками.
Помимо воли слова мои прозвучали так, словно я защищался.
Когда человек получает то, чего желает больше всего, обычно повторяется
история, которая всегда происходите цветами: взяв в руки букет, вы не знаете,
куда его пристроить.
— Я хотела поговорить о Педро, — начала Кристина.
— А-а.
— Ты его лучший друг. И хорошо его знаешь. Он
вспоминает о тебе как о сыне и любит больше всех. И ты это понимаешь.
— Дон Педро всегда относился ко мне как к сыну, —
подтвердил я. — Если бы не он и сеньор Семпере, не знаю, что бы со мной
сталось.
— Я решилась поговорить с тобой потому, что очень
волнуюсь за него.
— Почему?
— Как тебе известно, я давно работаю у него
секретаршей. Но дело в том, что Педро очень великодушный человек, и мы с ним в
итоге подружились. Он всегда очень хорошо относился к отцу и ко мне, и потому
мне больно видеть его в таком состоянии.
— В каком?
— Все эта проклятая книга, роман, который он хочет
написать.
— Он годами его пишет.
— Он годами его уничтожает. Я правлю и перепечатываю
каждую страницу. И он уничтожил их тысячи две, не меньше, за то время, что я
служу секретаршей. Он твердит, что у него нет таланта, обзывает себя фигляром.
Пьет непрерывно. Иногда я нахожу его в кабинете, там, в башне, пьяного и
плачущего, как ребенок…
Я с усилием сглотнул.
— Он заявляет, что завидует тебе, что желал бы стать
таким, как ты. Он уверен, будто люди лицемерят и поют ему дифирамбы потому, что
хотят от него что-то получить: деньги или помощь. Но он-то знает, что его
работа не стоит ни сентима. С посторонними он держит марку — шелковые костюмы и
все прочее, но я вижу его каждый день, и он чахнет. Порой меня охватывает
страх, что он наделает глупостей. Уже довольно давно. Я до сих пор ни слова
никому не сказала, потому что не знала, с кем можно поговорить. Он разозлится,
если узнает, что я приходила к тебе. Он постоянно меня предупреждает: «Не
беспокой Давида моими проблемами. У него вся жизнь впереди, а я человек
конченый». Педро часто повторяет подобные вещи. Прости, что я все это тебе
рассказываю, но я не знала, к кому обратиться…
Мы надолго погрузились в молчание. Я похолодел при мысли,
что пока человек, которому я обязан всем в жизни, тонет в пучине отчаяния, я,
замкнувшись в собственном мире, не дал себе труда хотя бы раз остановиться и
задуматься, чтобы понять это.
— Наверное, мне не стоило приходить.
— Нет, — возразил я, — ты правильно
поступила.
Кристина тепло мне улыбнулась, и мне показалось, что наконец
я перестал быть для нее чужим.
— Что же мы предпримем? — спросила она.
— Мы ему поможем, — ответил я.
— А если он не позволит?
— Тогда мы сделаем так, что он не узнает.
12
Не могу сказать с уверенностью, чего я желал на самом деле —
помочь Видалю (как сам себя убеждал) или всего-навсего получить удобный предлог
проводить время с Кристиной. Мы встречались почти каждый день в доме с башней.
Кристина приносила фрагменты текста, написанного накануне Видалем. Рукописи
были испещрены помарками, перечеркнутыми абзацами, примечаниями тут и там и
тысячей и одним исправлением в попытке спасти безнадежное. Мы поднимались в
кабинет и усаживались на пол. Кристина читала отрывки вслух, а затем мы их
подробно обсуждали. Мой ментор пытался создать нечто вроде эпической саги,
проследив историю трех поколений условной барселонской династии, весьма
напоминавшей семейство Видаль. Действие открывалось прибытием в город двух
братьев-сирот за несколько лет до начала промышленной революции и развивалось в
русле библейской притчи о Каине и Авеле. Первый брат в конце концов сделался
одним из самых богатых и влиятельных людей своего времени, тогда как второй
посвятил себя церкви и заботе о бедных, окончив свои дни при трагических
обстоятельствах, которые явственно перекликались со злоключениями, выпавшими на
долю священника и поэта Жасинта Вердагера.
[17]
Всю жизнь братья
враждовали. Нескончаемая вереница персонажей проходила парадом по страницам
эпоса. Перипетии сюжета включали пламенную мелодраму, ссоры, убийства, любовные
связи, трагедии и прочие формы жанра, причем события разворачивались в
обстановке зарождения современного мегаполиса и становления промышленной и
финансовой отраслей. Повествование велось от лица племянника одного из братьев,
воссоздававшего семейную историю, глядя на пылающий город из окон дворца на
Педральбес в дни Трагической недели 1909 года.
[18]
