13
Я открыл глаза. Массивные каменные колонны вздымались к
голому потолку, как стволы деревьев. В рассеянном свете чахлых лучей, падавших
наискосок, слабо вырисовывались бесконечные ряды лежаков. Мелкие капли воды,
напоминавшие слезы вдовы, срывались с потолка и со звонким эхом падали на пол.
Сумрак пропитался запахом плесени и сырости.
— Добро пожаловать в чистилище.
Я приподнялся и, повернув голову, увидел какого-то субъекта
в лохмотьях. Он читал газету в свете фонарика и расплывался в широкой улыбке,
подкупавшей отсутствием половины зубов. На первой странице газеты сообщалось,
что генерал Примо де Ривера
[20]
сосредоточил в своих руках всю
полноту государственной власти и установил бархатную диктатуру ради спасения
страны от неминуемого кровопролития. Номер газеты вышел лет шесть назад.
— Где я?
Оборванец с любопытством посмотрел на меня поверх газеты.
— В отеле «Ритц». Разве не чуете?
— Как я сюда попал?
— Вы дрыхли без задних ног. Вас принесли утром на
носилках, и с тех пор вы отсыпались с бодуна.
Я ощупал карманы пиджака и убедился, что исчезли все деньги,
которые были у меня при себе.
— Ну каков мир! — воскликнул оборванец, реагируя
на новости, сообщенные газетой. — Известно ведь, что в самой тяжелой
стадии кретинизма недостаток мыслей компенсируется идеологическим фанатизмом.
— Как отсюда выйти?
— Если вы так торопитесь… Есть две возможности — уйти
совсем или на время. Уйти совсем можно с крыши: один смелый прыжок, и вы
навсегда освободитесь от мирского несовершенства. А временный выход вон там, в
глубине, где бродит тот дурень, ушибленный на голову. С него спадают штаны, и
он по-революционному приветствует все, что попадается навстречу. Но если вы
пойдете тем путем, то рано или поздно вернетесь обратно.
Человек с газетой смотрел на меня приветливо тем
просветленным взором, какой порой бывает у сумасшедших.
— Это вы меня обокрали?
— Обижаете. Когда вас принесли, вы уже были чисты, как
ребенок. Я принимаю только ценные бумаги, котирующиеся на бирже.
Я покинул лунатика с устаревшей газетой и прогрессивными
взглядами и дальше бредить на лежаке. Голова все еще кружилась. Я мог пройти
прямо не больше четырех шагов кряду, да и то с большим трудом, но все же с
грехом пополам добрался до двери в боковой стене гигантского подвала. От порога
дверки начинались ступени. Наверху лестницы как будто брезжил слабый свет. Я
сделал четыре или пять шагов и ощутил струю свежего воздуха, поступавшего
сквозь проем, открывавшийся за последней ступенькой. Я вышел на волю и понял
наконец, куда меня занесло.
Я стоял на крыше водоотстойника, возвышавшегося над аллеей
парка Сьюдадела. У моих ног лежал резервуар с водой. Солнце начинало спускаться
по небосклону над городом, и вода, покрытая ряской, пошла волной, словно
разлитое вино. Водосборник напоминал грубо сложенную крепость или тюрьму.
Сооружение возвели, чтобы снабжать водой павильоны Всемирной выставки в 1888
году, однако со временем его чрево, походившее более всего на мирской собор,
стало служить пристанищем нищим и умирающим, кому больше было негде преклонить
голову с наступлением ночи или холодов. Большой резервуар с водой на асотее
превратился в илистый и мутный пруд, необратимо мелевший, вытекая сквозь щели и
трещины строения.
Вдруг я заметил фигуру человека, застывшего как статуя на
краю асотеи. Он тотчас резко повернулся и посмотрел на меня, словно
прикосновение моего взгляда его обожгло. Я еще чувствовал дурноту, но сквозь
пелену, застилавшую глаза, мне почудилось, что незнакомец направился ко мне. Но
двигался он чересчур стремительно, как будто при ходьбе совсем не ступал по
земле, а перемещался скачками, слишком быстрыми, чтобы глаз мог их уловить.
Против света было почти невозможно различить его черты, но я все же рассмотрел,
что у кабальеро черные сверкающие глаза, казавшиеся огромными,
непропорционально большими на лице. По мере того как он приближался,
усиливалось впечатление, что его фигура увеличивается, вырастая. Меня охватил
озноб при его приближении, и я отпрянул, не осознавая, что отступаю к краю
резервуара. Земля ушла из-под ног, и я начал падать навзничь в грязную воду
пруда, но незнакомец успел удержать меня за руку. Он бережно вытянул меня и
препроводил на сушу. Я опустился на одну из скамеек, что стояли вокруг
водохранилища, и перевел дух. Подняв голову, я наконец ясно разглядел своего
спасителя. Глаза у него оказались нормального размера, рост примерно таким же,
как у меня, он ходил и двигался, как обычный человек. Выражение лица незнакомца
было приветливым и умиротворяющим.
— Спасибо, — сказал я.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Да. Немного голова закружилась.
Незнакомец сел рядом. Он был в темной тройке из дорогой
ткани, лацкан пиджака оживляла маленькая серебряная брошка — ангел с
распростертыми крыльями, почему-то хорошо мне знакомый. Меня вдруг осенило, что
присутствие кабальеро в безупречной одежде на заброшенной асотее выглядит
немного неуместным. Незнакомец, будто прочитав мои мысли, улыбнулся.
— Надеюсь, я не испугал вас, — промолвил
он. — Полагаю, вы не рассчитывали застать кого-то здесь, наверху.
Я оторопело уставился на него и увидел свое отражение в его
черных зрачках, расширившихся, словно чернильная клякса на бумаге.
— Можно узнать, что привело вас сюда?
— То же, что и вас: большие надежды.
— Андреас Корелли, — пробормотал я.
Его лицо просияло.
— Очень приятно встретиться наконец с вами лично, друг
мой.
Он говорил с легким акцентом, происхождение которого я не
смог определить. Инстинкт призывал меня встать и бежать с крыши со всех ног,
пока незнакомец не успел сказать больше ни слова, но что-то в его интонации и
выражении глаз располагало к спокойствию и внушало доверие. Я предпочел не
задаваться вопросом, как он узнал, что меня можно застать в этом странном
месте, тогда как я сам не подозревал, где нахожусь. Музыка его слов и свет глаз
словно вернули мне силы. Я протянул руку, и он пожал ее. Его улыбка сулила
потерянный рай.
— Думаю, мне следует поблагодарить вас за
многочисленные знаки внимания, которые вы оказывали мне на протяжении многих
лет, сеньор Корелли. Боюсь, я у вас в долгу.
— Нисколько. Это я в долгу перед вами, мой друг. К тому
же мне полагается извиниться за то, что я навязываюсь вам таким образом, в
неподходящем месте и в неудачный момент, но, признаюсь, я уже давно хотел
поговорить с вами, и все не выпадало удобного случая.
