Мне требовалось написать не меньше сотни страниц, чтобы
закончить энный выпуск романа-серии в стиле приключений Рокамболя, не дававшей
опустеть карманам Барридо и Эскобильяса. Но именно в тот момент я понял, что не
намерен его заканчивать. Игнатиус Б. Самсон остался лежать на рельсах под
трамваем, выдохшийся и обескровленный, иссушив душу до дна, выплескивая ее на
страницы, которым не стоило появляться на свет. Однако перед уходом он завещал
мне выполнить свою последнюю волю: тихо похоронить его без лишних церемоний и,
набравшись мужества, впервые в жизни заговорить своим голосом. В наследство он
передал мне свою обширную коллекцию грез и призраков и просил отпустить его с
миром, ибо он родился, чтобы кануть в Лету.
Я собрал рукопись последнего романа и предал ее огню,
ощущая, как легче становится на душе с каждой страницей, сгоравшей в ярком
пламени. Влажный теплый ветер гулял в ту ночь по крышам. Ворвавшись в открытые
окна, он унес пепел Игнатиуса Б. Самсона и развеял по улицам старого города, где
его дух будет обитать вечно, даже когда написанные им строки забудутся навсегда
и само имя сотрется из памяти самых преданных читателей.
На другой день я пришел в контору Барридо и Эскобильяса. В
приемной сидела новая девушка (почти девочка), и она меня не узнала.
— Ваше имя?
— Гюго, Виктор.
Девушка улыбнулась и поспешила предупредить Эрминию,
связавшись с ней через коммутатор:
— Донья Эрминия, дон Виктор Гюго к сеньору Барридо.
Я видел, как она закивала и разъединилась.
— Она сказала, что немедленно выйдет.
— Ты давно здесь работаешь? — спросил я.
— Неделю, — с готовностью ответила девушка.
Если я не ошибся, это была восьмая по счету барышня из
сменившихся в приемной Барридо и Эскобильяса за год. Служащие издательства,
подчинявшиеся непосредственно ушлой Эрминии, задерживались ненадолго. Отрава,
обнаружив, что у новых сотрудниц найдется побольше пядей во лбу, и опасаясь,
что ее могут оттеснить в тень (а происходило это в девяти случаях из десяти),
обвиняла секретарш в воровстве, мелких недостачах или чудовищных проступках.
Она объявляла крестовый поход и не успокаивалась до тех пор, пока Эскобильяс не
выбрасывал девушек на улицу. Напоследок она угрожала уволенной работнице
подослать наемных убийц, если та осмелится открыть рот.
— Как приятно видеть тебя, Давид, — сказала
Отрава. — А ты похорошел. Прекрасно выглядишь.
— Это потому, что меня переехал трамвай. Барридо на
месте?
— Что за вопрос? Для тебя он всегда на месте. Он очень
обрадуется, когда я скажу, что ты заглянул к нам.
— Ты даже не представляешь как.
Отрава проводила меня в кабинет Барридо, обставленный как
палата опереточного канцлера, поражая изобилием ковров, бюстов императоров,
чучел животных и книг в кожаных переплетах, закупленных оптом, из чего я
заключил, что в обложки, должно быть, вставлены чистые листы. Барридо одарил
меня самой масленой из своих улыбок и пожал руку.
— Нам уже не терпится получить новый выпуск. Имейте в
виду, что мы переиздаем два последних и у нас их отрывают с руками. Пять тысяч
экземпляров дополнительно. Что вы об этом думаете?
Я подумал, что речь идет скорее всего о пятидесяти тысячах,
не меньше, но только кивнул без особого воодушевления. Барридо и Эскобильяс
виртуозно овладели трюком, известным в гильдии барселонских издателей как
двойной тираж. С каждого издания печатался официальный и заявленный тираж в
несколько тысяч экземпляров, с которых выплачивалась смехотворная доля прибыли
автору. Затем, если книга имела успех, делали полноценный и подпольный тираж в
десятки тысяч экземпляров, нигде не задекларированный, с которого автору не
перепадало ни песеты. Дополнительный тираж мог отличаться от первого, поскольку
Барридо организовал тайную типографию на старом колбасном заводе в
Санта-Перпетуа-де-Могода. Когда такую книгу открывали, она издавала характерный
запах хорошо прокопченных чорисо.
[21]
— Боюсь, у меня плохие новости.
Барридо и Отрава переглянулись, причем сияние их улыбок
нисколько не потускнело. На сцене возник Эскобильяс, материализовавшись в
дверях. Он окинул меня взглядом с таким холодным и хмурым видом, как будто на
глазок снимал мерку для гроба.
— Смотри, кто к нам пожаловал. Какой приятный сюрприз,
верно? — спросил Барридо компаньона. Тот ограничился сухим кивком.
— И что это за плохие новости? — спросил
Эскобильяс.
— Вы немного задерживаетесь, Мартин? — дружелюбно
подсказал Барридо. — Не сомневаюсь, что мы можем уладить…
— Нет. Никакой задержки. Книги попросту не будет.
Эскобильяс подался вперед и вскинул брови. Барридо издал
короткий смешок.
— Почему же книги не будет? — пожелал прояснить
вопрос Эскобильяс.
— Потому что вчера я сжег ее и не сохранилось ни
страницы рукописи.
В комнате установилось плотное молчание. Барридо сделал
примирительный жест и указал на изделие, называвшееся креслом для посетителей, —
мрачноватый глубокий трон, куда загоняли авторов и поставщиков, чтобы они
оказывались на уровне глаз Барридо.
— Сядьте, Мартин, и расскажите по порядку. Вас что-то
беспокоит, это заметно. Ничего не скрывайте от нас, мы ведь близкие люди.
Отрава и Эскобильяс убежденно закивали, выражая степень
своего одобрения взглядом, исполненным восторженной преданности. Я предпочел не
садиться. Остальные тоже стояли и смотрели на меня с таким выражением, словно я
был соляной статуей, которая вот-вот должна заговорить. У Барридо, наверное,
сводило челюсти от лучезарной улыбки, не сходившей с лица.
— Ну?
— Игнатиус Б. Самсон покончил с собой. Он оставил
неизданный рассказ на двадцать страниц, где он умирает в обнимку с Хлое
Перманиер после того, как оба приняли яд.
— Автор погибает в одном из собственных романов? —
в смятении переспросила Эрминия.
— В своем прощании в стиле avant-garde с миром
сериальной литературы. Он не сомневался, что подобного рода пассаж вам придется
по душе.
— Но неужели же нет никакого противоядия или?.. —
взмолилась Отрава.
— Мартин, нет нужды напоминать, что именно вы, а не
гипотетически покойный Игнатиус, подписали контракт… — обронил Эскобильяс.
Барридо вскинул руку, призывая компаньона замолчать.
— Мне кажется, я понимаю, что происходит, Мартин. Вы
вымотаны. В течение многих лет вы не знали ни отдыха, ни покоя, и это
обстоятельство наша фирма высоко ценит и приветствует. Конечно, вам нужна
передышка. Я понимаю. Мы все понимаем, правда?
Барридо бросил взгляд на Эскобильяса и Отраву, и те снова
закивали с соответствующим случаю выражением лица.
