— Сделайте одолжение.
Он взял меня за локоть и втянул внутрь магазина. Я
проследовал за ним в подсобное помещение, и там он усадил меня. Он налил в два
бокала нечто, что казалось гуще смолы, и жестом велел выпить напиток залпом.
Свой бокал он тоже осушил до дна.
— Я полистал книгу Видаля, — сказал он.
— Триумф сезона, — обронил я.
— Он знает, что роман написали вы?
Я пожал плечами:
— Какая разница?
Семпере посмотрел на меня таким же взглядом, каким когда-то
смотрел на восьмилетнего мальчика, явившегося к нему в дом в синяках и с
выбитыми зубами.
— Вы хорошо себя чувствуете, Мартин?
— Превосходно.
Семпере едва заметно покачал головой, встал и взял что-то с
одной из полок. Я увидел, что он держит в руках мой роман. Букинист с улыбкой
протянул мне книгу и ручку:
— Не откажите в любезности, подпишите.
Едва я закончил писать посвящение, как Семпере забрал у меня
книгу и торжественно поместил ее на почетную витрину за прилавком, где
хранились драгоценные первые издания, не подлежавшие продаже. Это была личная
сокровищница Семпере.
— Вы вовсе не обязаны это делать, сеньор
Семпере, — пробормотал я.
— Я это делаю потому, что таково мое желание, и повод
более чем достойный. Книга — часть вашей души, и, если уж на то пошло, моей
тоже. Я поставлю ее между «Отцом Горио» и «Воспитанием чувств».
[24]
— Это святотатство.
— Глупости. Это одна из лучших книг, проданных мною за
последние десять лет, а я продал их множество, — сказал мне старик
Семпере.
Лестные слова Семпере едва поколебали ледяное непроницаемое
безразличие, постепенно охватившее меня. Я не спеша прогулялся до своего
жилища. Вернувшись в дом с башней, я налил на кухне стакан воды, и когда пил ее
в темноте, меня разобрал смех.
На следующее утро мне нанесли два светских визита. Первым
явился Пеп, новый шофер Видаля. Он привез приглашение от своего хозяина на обед
в ресторан «Maison Doree». Несомненно, речь шла о праздничном пиршестве,
обещанном мне некоторое время назад. Пеп точно одеревенел, и ему явно не
терпелось поскорее разделаться с поручением. Непринужденность, отличавшая
прежде его манеру обращения со мной, испарилась бесследно. Он не захотел войти
и предпочел подождать на лестнице. Пеп протянул записку Видаля, избегая
смотреть мне в лицо, и, как только я пообещал явиться на свидание, ушел не
попрощавшись.
Со вторым визитом спустя полчаса к моему очагу пожаловали
оба моих издателя в сопровождении угрюмого на вид господина, в котором я
опознал их адвоката. Траурно-воинственное настроение гротескной троицы не
оставляло сомнений относительно цели их посещения. Я пригласил их в галерею,
где они уселись рядышком на диван по росту в порядке убывания — слева направо.
— Что-нибудь выпьете? Рюмочку цианистого калия?
Я не ожидал улыбок и не получил их. После краткой преамбулы
в исполнении Барридо по поводу колоссальных убытков, которыми грозит
издательству провал «Шагов с неба», слово взял адвокат, лаконично обрисовавший
состояние дел. Он сказал открытым текстом: если я не вернусь к работе в своем
воплощении Игнатиуса Б. Самсона и не представлю через полтора месяца рукопись
«Города проклятых», мне предъявят иск за нарушение условий контракта, нанесение
ущерба и убытков и еще по пяти или шести пунктам, которые я проглядел, не
придавая им до сих пор должного значения. Однако имелись и хорошие новости.
Барридо и Эскобильяс, хотя и были уязвлены моим поведением, нашли в себе силы
проявить чудеса щедрости, дабы сгладить все шероховатости и вновь заключить
взаимовыгодный союз о дружбе и сотрудничестве.
— Если желаете, можете приобрести по льготной цене в
размере семидесяти процентов от продажной остаток тиража «Шагов с неба». Мы
вынуждены констатировать, что на роман нет спроса и нет смысла включать его в
заявочный лист, — пояснил Эскобильяс.
— Почему бы вам не вернуть мне авторские права? В
сущности, вам они не стоили ни гроша, и вы не рассчитываете продать ни одного
экземпляра.
— Мы не можем так поступить, друг мой, — возразил
Барридо. — Хотя никакого аванса вам не платили, тем не менее издание
потребовало весьма значительных вложений со стороны фирмы. Контракт вы
подписали на срок двадцать лет, и он автоматически продлевается на тех же условиях
в случае, если издательство пожелает реализовать свои законные права. Поймите,
пожалуйста, что мы тоже должны что-то получать. Нельзя же заботиться только об
авторе.
По завершении его выступления я предложил трем сеньорам на
выбор: убраться самостоятельно или быть вытолканными взашей. Прежде чем дверь
захлопнулась у них перед носом, Эскобильяс соизволил наградить меня своим
фирменным злобным взглядом.
— Мы ждем ответа в течение недели, или вам
конец, — процедил он сквозь зубы.
— Через неделю вы и ваш идиот компаньон будете
покойниками, — хладнокровно ответил я, плохо понимая, что заставило меня
это сказать.
Вторую половину утра я провел, созерцая стены, пока колокола
церкви Санта-Мария не напомнили мне, что пора собираться на встречу с доном
Педро Видалем.
Видаль ждал меня, заняв лучший столик в зале. В руках он
нежил бокал белого вина и слушал пианиста, который наигрывал пьесу Энрике
Гранадоса
[25]
бархатными пальцами. Увидев меня, Видаль встал и
радушно протянул руку.
— Поздравляю, — сказал я.
Видаль невозмутимо улыбался, дожидаясь, пока я усядусь, и
только потом сел сам. Последовала минутная пауза, заполненная звуками музыки, а
также взглядами персон из высшего общества, которые приветствовали Видаля
издалека или же подходили к столику, чтобы поздравить его с успехом, о котором
только и говорили в городе.
— Давид, ты не представляешь, насколько я сожалею о
том, что произошло, — начал он.
— Не сожалейте, лучше наслаждайтесь.
— Думаешь, это так много значит для меня? Лесть горстки
неудачников? Я мечтал о твоем триумфе.
— Простите, что вновь разочаровал вас, дон Педро.
Видаль вздохнул.
— Давид, я не виноват, что на тебя открыли сезон охоты.
Ты не просишь, ты требуешь во весь голос. Ты уже большой мальчик и должен
понимать, как делаются такие вещи.
— Просветите меня.
Видаль прищелкнул языком, словно мое простодушие оскорбляло
его в лучших чувствах.
— А чего ты ожидал? Ты не член стаи. И никогда не
станешь. Ты не хотел быть как все и думаешь, тебя простят. Ты замкнулся в своей
башне и полагаешь, что выживешь, не присоединившись к общему хору, и сойдешь за
своего. Ты ошибаешься, Давид. Всегда ошибался. Игра идет другая. А если хочешь
сыграть по своим правилам, пакуй чемоданы и уезжай куда-нибудь, где ты сможешь
стать хозяином судьбы, если такое место найдется. Но если останешься здесь,
следует присоединиться к общине, какой бы она ни была. Все очень просто.
