Читая рукопись, я не мог отделаться от ощущения, будто шаг
за шагом повторяю путь, пройденный больным, извращенным сознанием. Строчка за
строчкой автор текста бессознательно документировал свое падение в пропасть
безумия. Последняя треть книги выглядела безнадежной попыткой выкарабкаться,
повернуть вспять. Она звучала криком отчаяния из темницы сумасшествия,
исполненным жаждой бежать из запутанного лабиринта ходов и тоннелей, опутавшего
сознание. Мольба обрывалась на полуслове — открытый финал, многоточие без
всяких пояснений.
К этому моменту у меня уже слипались глаза. Из окна меня
обдавало ветерком, дувшим с моря и сметавшим туман с черепичных крыш. Я уже
собирался закрыть книгу, но вдруг поймал себя на том, что меня беспокоит некая
важная деталь, на которую я машинально обратил внимание, но не придал значения.
И эта отмеченная мною характерная особенность имеет отношение к
полиграфическому оформлению рукописи. Я вернулся к первой странице и принялся
заново просматривать текст. Причину беспокойства я обнаружил на пятой строчке.
Далее она появлялась регулярно через две-три строки. Одна из букв, заглавная
«С», слегка наклонялась вправо. Я достал из ящика чистый лист бумаги и заправил
его в каретку «Ундервуда», стоявшего на столе. И напечатал первое попавшееся
предложение из книги: «Соборные колокола Санта-Мария-дель-Мар торжественно
звонили».
Вытащив листок, я внимательно рассмотрел шрифт в свете
настольной лампы: «Соборные… Санта-Мария».
Я вздохнул. Книга «Lux Aeterna» была напечатана на моей
пишущей машинке, и вполне возможно, за этим самым письменным столом.
4
Утром я вышел позавтракать в кафе, находившееся напротив
портала церкви Санта-Мария-дель-Мар. В квартале Борн теснились грузовые
фургоны, народ толпами стекался на рынок, и армия лавочников и оптовых
торговцев, открывала свои магазины. Я выбрал один из столиков на улице и
заказал кофе с молоком. Беспризорный экземпляр «Вангуардии» лежал на краю
стола, и я взял его на попечительство. Бегло просматривая заголовки и
вступления к статьям, я заметил девушку, поднимавшуюся по лестнице к вратам
церкви: она уселась на верхней ступени и принялась меня тайком разглядывать.
Девушке было, наверное, лет шестнадцать-семнадцать. Она делала вид, что пишет
что-то в тетради, и косилась на меня исподтишка. Я спокойно пил кофе с молоком.
Через некоторое время я знаком подозвал официанта.
— Видите сеньориту, которая сидит у дверей храма?
Скажите ей, чтобы она заказала что захочет, я угощаю.
Официант кивнул и направился к девушке. Увидев, что к ней
кто-то идет, девушка уткнулась в тетрадь, притворившись, будто с головой
поглощена своим делом, что вызвало у меня улыбку. Официант остановился около
девушки и кашлянул. Она подняла глаза от открытой тетради и посмотрела на него.
Официант передал поручение и в конце краткой речи указал на меня. Девушка
бросила в мою сторону встревоженный взгляд. Я помахал ей. Ее щеки вспыхнули
огнем. Она встала и несмело приблизилась к столику, уставившись на носки своих
туфель.
— Исабелла? — уточнил я.
Девушка вскинула голову и тяжело вздохнула, досадуя на свою
неловкость.
— Как вы узнали? — спросила она.
— Сверхъестественная интуиция, — отвечал я.
Она подала руку, я холодно пожал ее.
— Можно сесть? — спросила она.
И, не дожидаясь ответа, девушка села за столик. За полминуты
она раз шесть поменяла положение, пока не приняла первоначальную позу. Я
наблюдал за ней с деланным равнодушием.
— Вы меня не помните, правда, сеньор Мартин?
— А я должен?
— Я много лет каждую неделю приносила вам корзину с
заказом из «Кан Хисперт».
В памяти возник образ девочки, долгое время доставлявшей мне
продукты из бакалейного магазина, и слился с лицом — повзрослевшим и чуть более
угловатым — нынешней Исабеллы, превратившейся в женщину с мягкими формами и
твердым взглядом.
— Девочка с чаевыми, — промолвил я, хотя от той
девочки почти ничего не осталось.
Исабелла кивнула.
— Мне всегда было любопытно, на что ты тратила эти
деньги.
— На покупку книг в «Семпере и сыновья».
— Если бы я знал…
— Если я вам мешаю, то уйду.
— Ты мне не мешаешь. Хочешь что-нибудь заказать?
Девушка покачала головой.
— Сеньор Семпере говорит, что у тебя есть талант.
Исабелла пожала плечами и одарила меня иронической улыбкой.
— Как правило, чем талантливее человек, тем сильнее он
сомневается в своей одаренности, — заметил я, — и наоборот.
— Тогда я, должно быть, исключение, — отозвалась
Исабелла.
— Добро пожаловать в нашу тесную компанию. Итак, что я
могу для тебя сделать?
Исабелла набрала побольше воздуха в легкие.
— Сеньор Семпере сказал, что вы не откажетесь прочесть
какую-нибудь из моих вещей, высказать свое мнение и дать совет.
Не отвечая, я несколько мгновений пристально смотрел ей в
глаза. Она выдержала мой взгляд не мигая.
— И все?
— Нет.
— Так я и думал. И каков же пункт второй?
Исабелла не раздумывала ни секунды.
— Если вам понравится работа и вы решите, будто у меня
есть способности, я хотела бы попросить вас, чтобы вы позволили стать вашей
помощницей.
— Почему ты вдруг вообразила, что мне нужна помощница?
— Я могла бы приводить в порядок ваши черновики,
перепечатывать их на машинке, исправлять ошибки и недочеты…
— Ошибки и недочеты?
— Я вовсе не намекаю, что вы делаете ошибки…
— А тогда на что ты намекаешь?
— Ни на что. Но четыре глаза надежнее, чем два. И, кроме
того, я могла бы заниматься корреспонденцией, отвечать на письма и помогать вам
в поисках справочного материала. А еще я хорошо готовлю и умею…
— Ты просишь у меня место помощницы или кухарки?
— Я прошу дать мне шанс.
Исабелла потупилась. Я не смог сдержать улыбки. Помимо воли
это забавное создание вызывало чувство симпатии.
— Давай поступим так. Принеси лучшие двадцать страниц
из всего, что ты написала. Выбери вещь, которая, по твоему мнению, наиболее
ярко отражает твое мастерство. И ни страницей больше, все равно я не буду это
даже смотреть. Я внимательно прочитаю двадцать страниц, а потом мы поговорим.
Она просияла, и на миг печать суровости и напряжения,
лежавшая на лице, изгладилась.
— Вы не пожалеете, — пообещала девушка.
Она встала и возбужденно посмотрела на меня.
