— В настоящий момент мне достаточно слова Откровения.
— Как угодно.
Я был благодарен букинисту за стремление поддержать меня,
однако чем дальше я уходил от книжной лавки, тем больше мною овладевала
леденящая кровь тревога. Мне чудилось, будто улицы, как и моя судьба, проложены
на зыбучих песках.
15
По дороге домой я задержался у витрины писчебумажного
магазина на улице Архентериа. На фоне драпировки из сукна красовалась шкатулка,
в которой лежали вставные перышки с ручкой из слоновой кости в пару к белой
чернильнице с вырезанными на ней фигурками, напоминавшими муз или наяд. От
прибора веяло мелодрамой, его словно стащили со стола какого-нибудь русского
писателя, из тех, что изливают душу на тысячах страниц. Исабелла писала, мне на
зависть, изящным почерком, таким же чистым и ясным, как ее душа, и мне
показалось, что письменный прибор создан специально для нее. Я зашел в магазин
и попросил показать его мне. Перышки были позолоченными, и потому игрушка
стоила целое состояние. Но я решил, что приветливость и терпение, с каким
относилась ко мне моя юная помощница, заслуживают благодарности и небольшой
знак внимания придется к месту. Я велел завернуть мне вещицу в глянцевую
пурпурную бумагу и украсить бантом размером с карету.
Возвращаясь домой, я предвкушал эгоистическое удовольствие,
какое испытывает человек, неожиданно появляясь с подарком в руках. Я
представлял, как позову Исабеллу, словно она была верной собакой, которой
нечего делать, кроме как преданно дожидаться возвращения хозяина. То, что я
увидел, переступив порог, повергло меня в оцепенение. В коридоре было темно,
как в пещере. Из приоткрытой двери комнаты в дальнем его конце по полу
стелилась мерцающая полоска света.
— Исабелла? — крикнул я с пересохшим ртом.
— Я здесь.
Голос доносился из глубины комнаты. Я бросил сверток на
столик в прихожей и устремился в конец коридора. Остановившись в дверном
проеме, я заглянул в комнату. Исабелла сидела на полу. Она вставила свечу в
высокий бокал и с упоением занималась тем, что являлось, после литературы, ее
вторым призванием: разбирала чужое имущество и наводила порядок.
— Как ты вошла?
— Я была в галерее и услышала шум. Я подумала, что,
наверное, вернулись вы, вышла в коридор и увидела, что дверь комнаты открыта.
Мне казалось, вы говорили, что держите ее на замке.
— Уходи отсюда. Я не хочу, чтобы ты бывала в этой
комнате. Тут слишком сыро.
— Вздор. Здесь работы непочатый край. Идите сюда,
взгляните. Посмотрите, сколько я всего нашла.
Я колебался.
— Входите же.
Я вошел в комнату и опустился рядом с девушкой на колени.
Исабелла рассортировала предметы и коробки по принадлежности, разложив по
отдельности книги, игрушки, фотографии, одежду, туфли, очки. Я взирал на эти
вещи с омерзением. Исабелла пребывала в экстазе, будто наткнулась на копи царя
Соломона.
— Все это ваше?
Я покачал головой.
— Прежнего владельца дома.
— Вы его знали?
— Нет. Скарб лежал тут много лет, задолго до моего
переезда.
Исабелла подбросила на руке пачку писем и показала ее мне,
как будто речь шла о доказательствах состава преступления.
— Мне кажется, я выяснила, как его звали.
— Не может быть.
Исабелла улыбнулась, очень довольная своими детективными
успехами.
— Марласка, — провозгласила она. — Его звали
Диего Марласка. Вы не находите это любопытным?
— Что именно?
— Инициалы получаются такие же, как и ваши, — Д.
М.
— Простое совпадение. В нашем городе найдутся десятки
тысяч людей с подобными инициалами.
Исабелла мне подмигнула. Она от души наслаждалась ситуацией.
— Смотрите, что я нашла.
Исабелла выкопала из груды добра жестяную коробку,
наполненную старыми фотографиями. Это были образы прошлого времени, давно
стертые с лица земли: старые открытки в видами древней Барселоны; дворцы в
парке Сьюдадела,
[43]
снесенные после Всемирной выставки 1888
года; большие особняки, теперь разрушенные, и бульвары, заполненные людьми в
парадных одеждах той эпохи, а также прогулочными колясками и воспоминаниями,
окрашенными в тона моего детства. С фотографий ко мне были обращены лица и
взгляды, затерявшиеся в тридцатилетней дали. На некоторых снимках я будто бы
узнал черты актрисы, популярной в годы раннего моего отрочества и давным-давно
забытой. Исабелла наблюдала за мной, притихнув.
— Узнаете ее? — спросила она.
— По-моему, ее звали Ирене Сабино, если я не путаю.
Довольно известная актриса, игравшая на подмостках театров на Паралело. Очень
давно. Тебя еще на свете не было.
— Тогда взгляните на это.
Исабелла протянула мне фотографию, где Ирене Сабино стояла,
прислонившись к окну, узнать которое не представляло труда, ибо оно находилось
в моем кабинете на верхнем этаже, в башне.
— Интересно, правда? — не унималась Исабелла. —
Думаете, она здесь жила?
Я пожал плечами.
— Скорее всего она была возлюбленной этого Диего
Марласки…
— В любом случае, полагаю, нас это не касается.
— Иногда вы бываете ужасным занудой.
Исабелла стала складывать фотографии в коробку, и одна
карточка выскользнула у нее из рук, упав к моим ногам. Я поднял снимок и
всмотрелся в изображение. Ирене Сабино в шикарном черном платье позировала с
группой мужчин в вечерних костюмах в помещении, очень похожем на большой зал
«Скакового круга». Обычная фотография с какого-то праздника, не стоившая
внимания, если бы на втором плане, довольно расплывчатом, не выделялась фигура
кабальеро с гривой седых волос, стоявшего на верхней площадке лестницы. Андреас
Корелли.
— Вы побледнели, — заметила Исабелла.
Она взяла у меня фотографию и молча принялась изучать ее. Я
поднялся с пола и поманил Исабеллу, приглашая ее покинуть комнату.
— Я не хочу, чтобы ты снова сюда входила, — сказал
я упавшим голосом.
— Почему?
Я подождал, пока Исабелла выйдет, и запер за ее спиной
дверь. Девушка смотрела на меня как на умалишенного.
— Завтра сходи в церковь и попроси монахинь, которые
занимаются благотворительностью, забрать вещи. Пусть уносят все, а если что-то
им не подойдет, пусть выбрасывают.
— Но…
— Не спорь со мной.
Мне не хотелось встречаться с ней взглядом, и я направился к
лестнице, ведущей в кабинет. Исабелла наблюдала за мной из коридора.
