— Кто этот человек, сеньор Мартин?
— Никто, — пробормотал я. — Никто.
16
Я поднялся в кабинет. Ночь была темной, без луны и звезд на
небе. Я распахнул настежь окна и выглянул полюбоваться на город, окутанный
сумраком. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветра, и жара обжигала кожу. Я
сел на подоконник и закурил вторую сигару из тех, что Исабелла оставила у меня
на столе несколько дней назад. Я ждал живительного порыва прохладного ветерка
или свежего замысла, более пристойного, чем имеющаяся коллекция тривиальностей.
Взяв на вооружение новую идею, можно было бы смело приниматься за выполнение
заказа патрона. Я услышал, как в спальне Исабеллы этажом ниже открываются
ставни. Прямоугольник света лег на плиты патио, и темный силуэт девушки
отчетливо вырисовывался на светлом фоне. Исабелла подошла к окну и некоторое
время смотрела в темноту, не подозревая о моем присутствии. Я наблюдал, как
девушка медленно раздевается. Затем я увидел, как она приблизилась к зеркалу
платяного шкафа и стала разглядывать свое тело, легонько дотрагивалась
кончиками пальцев до живота, проводила ими по шрамам от порезов, которые сама
сделала на внутренней стороне бедер и рук. Она долго созерцала свое
изображение, не прикрытое ничем, кроме загнанного взгляда, а потом погасила
свет.
Вернувшись к письменному столу, я уселся перед кипой заметок
и выписок, подготовленных для книги патрона, и бегло просмотрел их. Материалы
изобиловали сообщениями о мистических откровениях и преданиями о пророках,
которые, пережив тяжелейшие испытания, возвращались, осененные истиной. Эти
рассказы чередовались с легендами о мессиях, в младенчестве подброшенных к
дверям семейств простых и скромных, но чистых духом, подвергавшихся гонениям со
стороны светской и духовной власти. В конспектах нашло отражение великое
множество вариантов сказаний о райских кущах в ином мире, поселиться в которых
светило, правда, лишь тому, кто смирился с роком и принял правила игры со
спортивным задором. Мифология была перенасыщена божествами, праздными и
антропоморфными, у которых нашлось только одно занятие: держать под
телепатическим надзором сознание миллионов безвольных приматов, научившихся
думать, чтобы вовремя осмыслить печальный факт, что они, слабые умом и телом,
предоставлены равнодушной судьбе в заброшенном уголке Вселенной. Осознание
собственного ничтожества и безграничное отчаяние привели несчастных к слепой
вере, будто небо и преисподняя питают живой интерес к их обыденным жалким
грешкам.
В который раз я с содроганием спросил себя, чем так
привлекаю патрона, уж не продажным ли умом, готовым без возражений сплести
любую историю. В том числе сказание, способное одурманить разум, усыпить
ребенка или подтолкнуть отчаявшегося недотепу к убийству соседа в обмен на
вечную благодарность идолов, исповедующих бандитскую этику. Несколько дней
назад пришло очередное послание патрона, где назначалась новая встреча для
текущего обсуждения работы. Устав от собственных колебаний, я сказал себе, что
до встречи осталось меньше двадцати четырех часов, и если дело будет
продвигаться такими же темпами, то я заявлюсь на свидание с пустыми руками и
головой, полной сомнений и подозрений. Не имея иного выбора, я сделал то, что
делал много лет, оказавшись в подобном положении. Я заправил чистый лист бумаги
а каретку «Ундервуда», занес руки над клавиатурой, словно пианист в ожидании
такта, и напряг мозги — а дальше что получится.
17
— Любопытное начало, — заявил патрон, закончив
чтение десятой и последней страницы. — Необычное, но любопытное.
Мы сидели на скамейке в золотистой тени павильона в парке
Сьюдадела. Сквозь тонкий купол свет просачивался мелкой золотистой пылью, и
растительность в саду отбрасывала резные узоры из света и тени, создавая вокруг
нас причудливый светящийся полумрак. Я закурил папиросу и наблюдал, как дым
поднимается от моих пальцев голубоватыми колечками.
— В ваших устах прилагательное «необычный»
настораживает, — обронил я.
— Я употребил слово «необычное» как антоним
«избитого», — уточнил Корелли.
— Но?
— Никаких «но», уважаемый Мартин. По-моему, вы нашли
интересную завязку, открывающую большие возможности.
Для романиста, если кто-то говорит, что его текст любопытен
и имеет перспективы, это звучит как сигнал, что дела обстоят неважно. Корелли
как будто почувствовал мое беспокойство.
— Вы подошли к теме с противоположной стороны. Вместо
того чтобы обратиться к мифологии, вы отталкиваетесь от весьма прозаической
основы. Можно спросить, откуда явилась идея о воинственных мессиях? Обычно
мессия выступает миротворцем.
— Вы вели речь о биологии.
— Все, что необходимо знать, написано в великой книге
природы. Чтобы ее прочитать, достаточно обладать мужеством, ясностью ума и
духа, — согласился Корелли.
— Я прочитал много книг, чтобы составить себе общую
картину. В одной из них говорилось, будто мужчины достигают пика плодородия в
возрасте семнадцати лет. Женщины достигают его позже и довольно долго сохраняют
на высоком уровне. Женщины выступают отборщиками и судьями генов, подлежащих
воспроизводству или непригодных для него. Мужчины, наоборот, лишь отдают,
следовательно, истощаются намного быстрее. Возраст, когда они покоряют вершину
репродуктивной силы, наступает в момент наивысшего подъема боевого духа.
Зеленый юноша является идеальным солдатом. Он обладает огромным запасом
агрессивности и очень небольшими или нулевыми критическими способностями, чтобы
проанализировать это чувство и оценить, в какое русло его направить. На
протяжении истории практически все государства находили способ использовать
этот естественный капитал агрессии, превращая отроков в солдат, пушечное мясо
для завоевания соседей или для защиты от их вторжений. Интуиция подсказывает
мне, что наш главный герой был посланником небес, но посланником, кто в ранней
юности держал оружие в руках и пробивал дорогу истине ударами клинка.
— Вы решили соединить историю и биологию, Мартин?
— Как я понял из ваших слов, эти две дисциплины суть
одно и то же.
Корелли улыбнулся. Вряд ли патрон это осознавал, но,
улыбаясь, он напоминал голодного волка. Я проглотил комок в горле и попытался
не обращать внимания на сходство, от которого мороз продирал по коже.
— Путем долгих размышлений я понял, что большинство
мировых религий зародились или достигли наивысшего распространения и влияния в
те периоды истории, когда общественные формации, их воспринявшие, располагали
самой молодой и обнищавшей базой. Допустим, общество, семьдесят процентов
населения которого насчитывает меньше восемнадцати лет, причем половину
составляют зеленые юнцы, чья кровь кипит от агрессии и тяги к воспроизводству,
являют собой благодатную почву, чтобы семена веры дали обильные всходы.
— Это упрощенный подход, но я догадываюсь, куда вы
клоните, Мартин.
— Разумеется. Приняв за основу упомянутые тезисы, я
подумал, почему бы не перейти непосредственно к сути, создав легенду вокруг
мессии войны, крови и гнева. Такой герой спасает свой народ и гены, женщин и
стариков, гарантов политической догмы, и непримирим к врагам, к которым причислены
все, кто не принимает и не подчиняется его доктрине.
