Исабелла оделась, как утонченная сеньорита, сделала прическу
и накрасилась, отчего стала выглядеть лет на десять старше.
— Ты очень красива и элегантна, — холодно заметил
я.
— Почти как девушка вашего возраста, не так ли? Вам
нравится платье?
— Где ты его взяла?
— В одном из кофров в дальней комнате. Наверное, оно
принадлежало Ирене Сабино. Как вам? Оно хорошо на мне сидит?
— Я просил тебя договориться, чтобы все вещи забрали.
— Я пыталась. Утром я ходила в приходскую церковь, но
мне сказали, что они не могут прийти и что-то взять, но если мы хотим, то можем
принести сами.
Я безмолвно смотрел на нее.
— Это правда, — сказала она.
— Сними это и положи на место. И умойся. Ты выглядишь…
— Дешевкой? — закончила Исабелла.
Вздохнув, я покачал головой:
— Нет. Ты никогда не будешь выглядеть дешевкой,
Исабелла.
— Конечно. Именно поэтому я вам так не нравлюсь, —
пробормотала она, повернувшись и направляясь в свою комнату.
— Исабелла, — позвал я.
Она проигнорировала меня и вошла в спальню.
— Исабелла, — повторил я, повысив голос.
Она метнула в меня сердитый взгляд и громко хлопнула дверью.
Я услышал, как она возится в спальне, подошел к двери и постучал. Отклика не
последовало. Я постучал снова. Безрезультатно. Я открыл дверь и обнаружил, что
девушка собирает немногочисленные пожитки, которые принесла с собой, и
укладывает их в сумку.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Ухожу, вот что я делаю. Ухожу и оставляю вас с миром.
Или войной, так как с вами ничего нельзя знать заранее.
— Можно узнать, куда ты собралась?
— Какое вам дело? Это вопрос риторический или
иронический? Вам, конечно, все равно, но поскольку я умственно отсталая, то не
способна заметить разницу.
— Исабелла, погоди минутку и…
— Не беспокойтесь за платье, я его сейчас сниму. И
охотно верну вам письменный прибор. Я им не пользовалась, и он мне не нравится.
Безвкусная безделушка для маленькой девочки.
Я приблизился к ней и положил руку на плечо.
Она резко отпрянула, словно от прикосновения змеи.
— Не дотрагивайтесь до меня.
Я молча ретировался к двери. У Исабеллы дрожали руки и губы.
— Исабелла, прости меня. Пожалуйста. Я не хотел тебя
обидеть.
Она посмотрела на меня с горькой улыбкой и слезами на
глазах.
— Вы только этим и занимались. С тех пор, как я
переступила порог вашего дома. Вы только и делали, что оскорбляли меня и
относились так, словно я убогая идиотка, которая ничего не понимает.
— Прости, — повторил я. — Оставь в покое
вещи. Ты не уходишь.
— Почему же?
— Потому что я тебя очень прошу.
— Если вам нужны сочувствие и милосердие, можете
поискать их в другом месте.
— Дело не в милосердии или сочувствии, если только ты
не испытываешь его. Я прошу тебя остаться потому, что идиот я и я не хочу быть
один. Я не могу быть один.
— Как мило. Всегда думаете о других. Купите собаку.
Она уронила сумку на кровать и повернулась ко мне лицом,
вытирая слезы и пылая долго копившимся гневом. Я сглотнул.
— Раз уж мы играем в игру «говорить правду», позвольте
вам сказать, что вы всегда будете одиноким. Вы останетесь одиноким потому, что
не способны ни любить, ни сопереживать. Вы похожи на этот дом, от которого у
меня мурашки бегут по спине. Меня не удивляет, что ваша прекрасная дама
оставила вас с носом, да и все остальные тоже. Вы не умеете любить сами и не
позволяете любить себя.
Я смотрел на нее, совершенно раздавленный. Она била
наотмашь, не думая, куда попадают удары. Я пытался что-то сказать, но у меня
получался лишь беспомощный лепет.
— Тебе действительно не понравился письменный
прибор? — сумел выдавить я наконец.
Исабелла в изнеможении закатила глаза.
— Не нужно смотреть на меня с видом побитой собаки. Я,
конечно, дура, но не настолько.
Я стоял молча, прислонившись к дверному косяку.
Исабелла поглядывала на меня недоверчиво и сочувственно.
— Я не хотела говорить такое о вашей подруге, о той, с
фотографии. Извините, — пробормотала она.
— Не извиняйся. Это правда.
Потупившись, я вышел из комнаты.
Я скрылся в кабинете и смотрел на темный город, затянутый
туманом. Вскоре на лестнице послышались неуверенные шаги.
— Вы там, наверху? — окликнула девушка.
— Да.
Исабелла вошла в студию. Она переоделась и смыла с лица
следы слез. Девушка улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ.
— Почему вы такой? — спросила она.
Я пожал плечами. Исабелла приблизилась и села рядом на
подоконник. Мы наслаждались видом крыш старого города, окутанных сумерками и
безмолвием, не испытывая потребности что-то говорить. Через некоторое время
Исабелла посмотрела на меня с улыбкой.
— Что, если мы раскурим одну из сигар, подаренных вам
отцом, и выкурим на двоих?
— И речи быть не может.
Исабелла погрузилась в долгое молчание, как она это умела,
бросая на меня быстрые взгляды и улыбаясь. Я искоса наблюдал за ней, осознав
вдруг простую вещь: только глядя на нее, намного легче было поверить, будто
осталось еще что-то хорошее и достойное в этом поганом мире, и кто знает,
может, и во мне самом тоже.
— Ты останешься? — спросил я.
— Назовите хорошую причину. Правдивую, или, в вашем
случае, эгоистическую. И лучше, если это не будет детской сказочкой, или я
ухожу сию минуту.
Исабелла отгородилась настороженным взглядом, ожидая
услышать одно из моих иронических замечаний, и на мгновение она показалась мне
единственным человеком в мире, которому я не мог и не хотел лгать. Я уставился
вниз и впервые сказал правду, чтобы она прозвучала громко хотя бы для меня
самого.
— Ты единственный друг, оставшийся у меня.
Напряженное выражение исчезло с ее лица, и я отвернулся, чтобы
не видеть жалости в ее глазах.
— А как насчет сеньора Семпере и другого, этого
самодовольного Барсело?
— Ты единственная осмеливаешься говорить мне правду.
— А ваш любезный патрон, он разве не говорит вам
правды?
— Не бей лежачего. Патрон мне не друг. И сомневаюсь,
чтобы он хоть раз в жизни сказал правду.
