Однажды утром, после завтрака, я облачился в один из своих
костюмов респектабельного буржуа. Взойдя на галерею, чтобы попрощаться с
Исабеллой, я увидел, что она склонилась над письменным столом, перечитывая то,
что написала вчера.
— Сегодня вы не пишете? — спросила она, не
поднимая головы.
— День на раздумья.
Я заметил рядом с ее тетрадкой перышки из набора и
чернильницу с музами.
— Кажется, ты считала прибор безвкусной
безделушкой, — сказал я.
— И все еще считаю. Но мне семнадцать лет, и я имею
полное право баловаться безделушками. Как вы с вашими гаванскими сигарами.
Почуяв запах одеколона, она метнула на меня любопытный
взгляд. Обнаружив, что я одет для выхода, девушка нахмурилась.
— Снова собираетесь поиграть в детектива? —
поинтересовалась она.
— Немного.
— Телохранители не нужны? Или доктор Ватсон? Человек,
обладающий здравым смыслом?
— Не начинай искать повод не писать до того, как
научишься писать. Это привилегия профессионалов, ее следует заслужить.
— Я полагала, что раз я ваша помощница, это
распространяется на все сферы деятельности.
Я безмятежно улыбнулся:
— Теперь, когда ты об этом упомянула, я сообразил, что
есть кое-что, о чем я хотел тебя попросить. Нет, не пугайся. Тебе нужно
повидаться с Семпере. Я узнал случайно, что у него туго с деньгами, и книжная
лавка под угрозой.
— Не может быть.
— К сожалению, это факт. Но ничего ужасного не
произойдет, поскольку мы не допустим, чтобы дело зашло так далеко.
— Послушайте, сеньор Семпере очень гордый человек, и он
не позволит, чтобы… Вы ведь уже пытались, правда?
Я кивнул.
— Вот поэтому я решил, что нам нужно действовать хитрее
и прибегнуть к нетрадиционным и недостойным средствам.
— Вы на этом собаку съели.
Я пропустил мимо ушей укоризненный тон и продолжал развивать
свою мысль:
— Я подумал вот что: будто бы случайно ты заглянешь в
книжную лавку и скажешь Семпере, что я чудовище и ты сыта по горло…
— До сих пор все абсолютно правдоподобно.
— Не перебивай. Ты скажешь все это и добавишь, что за
работу помощницы я плачу тебе сущие гроши.
— Но вы же действительно не платите мне ни сентима…
Я глубоко вздохнул, вооружившись терпением.
— Когда он скажет, как ему прискорбно это слышать, а он
непременно скажет, ты состроишь мину несчастной девушки и признаешься, если
возможно, подпустив слезу, что отец тебя лишил наследства и хочет отдать в
монахини. И потому ты думаешь, что лучше бы тебе попробовать работать в книжной
лавке по два-три часа в день за три процента комиссионных от проданных книг,
чтобы обеспечить свое будущее помимо монастыря как женщине свободной, преданной
стороннице распространения просвещения.
Исабелла подозрительно покосилась на меня.
— Три процента? Вы хотите помочь Семпере или обобрать
его?
— Я хочу, чтобы ты надела платье, как тогда вечером,
прихорошилась, как умеешь, и нанесла визит, когда его сын будет находиться в
магазине, а обычно это происходит во второй половине дня.
— Мы говорим о том красавце?
— Сколько сыновей у сеньора Семпере?
Исабелла сложила два и два и, сообразив, куда дует ветер,
обожгла меня испепеляющим взглядом.
— Если бы мой отец знал, насколько у вас извращенный
ум, он точно купил бы двустволку.
— Единственное, о чем я говорю, — это чтобы сын
положил на тебя глаз. И, главное, чтобы отец увидел, как сын на тебя смотрит.
— Вы еще хуже, чем я думала. Теперь вы решили заняться
сводничеством.
— Всего лишь христианское милосердие. И кроме того, ты
первая признала, что сын Семпере хорош собой.
— Хорош собой и слегка туповат.
— Не будем преувеличивать. Семпере junior всего лишь
робеет в присутствии прекрасной половины человечества, которую, заметь, весьма
уважает. Он образцовый гражданин, кто, осознавая, что перед его внешностью и
статью устоит редкая женщина, тем не менее практикует самоконтроль и аскетизм,
ибо уважает и почитает незапятнанную добродетель барселонских женщин. И не
убеждай меня, что подобное поведение не облагораживает его, наделяя аурой
притягательности, взывающей к твоим инстинктам, материнским и всем остальным.
— Иногда мне кажется, что я ненавижу вас, сеньор
Мартин.
— Прислушайся к этому чувству, но не вини бедного
младшего Семпере в моем человеческом несовершенстве, поскольку он, скажем
прямо, святой мальчик.
— Мы договорились, что вы не станете искать мне жениха.
— Никто и не говорит о браке. Если ты дашь мне
закончить, я расскажу остальное.
— Продолжайте, Распутин.
— Когда Семпере-отец согласится, а он согласится, я
хочу, чтобы каждый день ты пару часов проводила за прилавком книжного магазина.
— Одевшись каким образом? Как Мата Хари?
— Одевшись нарядно и со вкусом, свойственным тебе.
Стильно, соблазнительно, но не вызывающе. Если необходимо, извлеки на свет
божий одно из платьев Ирене Сабино, только поскромнее.
— Есть два или три, от которых я без ума, —
заметила Исабелла, жмурясь от предвкушения.
— Тогда надень то, которое больше тебе к лицу.
— Вы ретроград. А как насчет моего литературного
образования?
— Где ты найдешь аудиторию лучше, чем лавка «Семпере и
сыновья», чтобы его пополнить? Там тебя будут окружать шедевры, из которых ты
почерпнешь массу полезного.
— И как я это сделаю? Вдохну поглубже, авось что-нибудь
да подхвачу?
— Это всего на пару часов в день. А потом ты можешь
продолжать работать здесь, как было до сих пор, и получать от меня бесценные
советы, следуя которым ты превратишься в новую Джейн Остен.
— А в чем хитрость?
— Хитрость в том, что ежедневно я буду давать тебе
несколько песет. Каждый раз, получая деньги от покупателя и открывая кассу, ты
незаметно станешь подкладывать их.
— Следовательно, это и есть ваш план…
— В моем плане, как видишь, нет ничего
предосудительного.
Исабелла нахмурилась:
— Не получится. Сеньор Семпере поймет, что происходит
что-то странное. У него ум острый как бритва.
— Получится. А если Семпере удивится, скажи ему, что
покупатели, увидев за прилавком молодую и хорошенькую девушку, раскошеливались,
демонстрируя чудеса щедрости.
