Она протянула мне дымящуюся чашку утрированно больших
размеров.
— Напоминает ночной горшок, — заметил я.
— Выпейте и не говорите гадости.
Я понюхал бульон. Аромат от него исходил восхитительный,
однако мне не хотелось сдаваться слишком быстро.
— Странно пахнет, — сказал я. — Из чего он?
— Пахнет курицей, потому что сварен из курицы, а также
там соль и капелька хереса. Выпейте.
Я выпил глоток и возвратил девушке чашку. Исабелла помотала
головой:
— До дна.
Я сделал еще глоток. Бульон показался мне вкусным.
— Итак, как прошел день? — спросила Исабелла.
— Так, были свои нюансы. А как твои успехи?
— Перед вами новая лучшая приказчица торгового дома
«Семпере и сыновья».
— Превосходно.
— До пяти часов я продала уже два экземпляра «Портрета
Дориана Грея» и собрание сочинений Лампедусты весьма высокопоставленному
господину из Мадрида, который дал мне чаевые. Нечего кривиться, чаевые я тоже
положила в кассу.
— А Семпере-младший, что он сказал?
— Сказать почти ничего не сказал. Все время проторчал
как столб, притворяясь, что не смотрит в мою сторону, и при этом не спускал
глаз. Мне даже сидеть трудно из-за того, что он обжигал мне взглядом зад всякий
раз, когда я забиралась на лестницу, чтобы достать книгу. Довольны?
Я улыбнулся и кивнул.
— Спасибо, Исабелла.
Она пристально посмотрела мне в глаза.
— Повторите.
— Спасибо, Исабелла. От всего сердца.
Она зарделась и отвернулась. Мгновение мы мирно хранили
молчание, наслаждаясь моментом дружеского взаимопонимания, когда слова
становятся лишними. В меня больше не вмещалось ни капли, но я мужественно допил
бульон и показал девушке пустую чашку. Она удовлетворенно кивнула.
— Вы встречались с ней, да? С той женщиной,
Кристиной, — сказала Исабелла, избегая моего взгляда.
— Исабелла, кто умеет читать по лицам…
— Скажите правду.
— Я только видел ее издалека.
Исабелла лукаво покосилась на меня, словно решая про себя,
сказать или не сказать о чем-то, что занимало ее мысли.
— Вы любите ее? — просила она наконец.
— Я не умею любить. Ты же знаешь. Я эгоист, и все
такое. Поговорим о чем-нибудь другом.
Исабелла уступила. Ее взгляд задержался на конверте,
торчавшем у меня из кармана.
— Новости от патрона?
— Ежемесячное рандеву. Многоуважаемый сеньор Андреас
Корелли изволит встретиться со мной завтра в семь утра у ворот кладбища
Пуэбло-Нуэво. Не мог выбрать другого места.
— Вы думаете пойти?
— Что мне остается?
— Вы можете сесть на поезд сегодня же ночью и исчезнуть
навсегда.
— Сегодня ты вторая, кто советует мне сделать это.
Исчезнуть из города.
— Стоило бы.
— А кто станет твоим провожатым и наставником на
тернистом пути литературы?
— Я поеду с вами.
Я улыбнулся и взял ее за руку.
— С тобой — хоть на край света, Исабелла.
Исабелла рывком выдернула руку и обиженно посмотрела на
меня.
— Вы смеетесь надо мной.
— Исабелла, если однажды мне придет в голову посмеяться
над тобой, я лучше застрелюсь.
— Не надо так говорить. Мне не нравится, когда вы так
разговариваете.
— Прости.
Моя помощница вернулась к своему письменному столу и
погрузилась в длительное молчание. Я наблюдал, как девушка перечитывает
написанное за день, правит и вычеркивает целые абзацы, пользуясь набором
перьев, который я ей подарил.
— Я не могу сосредоточиться, когда вы на меня смотрите.
Я встал и обошел вокруг ее стола.
— Тогда я покидаю тебя. Продолжай работать, а после
ужина покажешь мне все, что есть.
— Вещь еще не готова. Я должна поправить, переписать и…
— Работа всегда не готова. Привыкай. Мы прочтем вместе
после ужина.
— Завтра.
Я покорился:
— Завтра.
Она кивнула, и я собрался оставить ее наедине со словами.
Закрывая дверь в галерею, я услышал, что она зовет меня.
— Давид?
Я молча остановился по ту сторону двери.
— Неправда. Неправда, что вы не умеете любить.
Я скрылся в своей комнате и запер дверь. Я лег поперек
кровати, сжался в комок и закрыл глаза.
26
Я вышел из дома, едва рассвело. Низкие черные тучи ползли по
небу, задевая крыши и стирая все краски на улицах. Я пересекал парк Сьюдадела,
когда первые капли дождя забарабанили по листьям деревьев и залпом грянули по
дороге, взметнув фонтанчики пыли, словно настоящие пули. На противоположном
краю парка лес фабрик и газовых вышек множился, простираясь до горизонта.
Багровое свечение их труб размывалось темным дождем, проливавшимся с неба
смоляными слезами. Я бегом миновал неприветливую аллею кипарисов, что вела к
воротам Восточного кладбища, — знакомая дорога, по которой я столько раз
ходил вместе с отцом. Патрон уже прибыл. Я заметил его издалека. Он спокойно
дожидался меня под дождем, стоя у подножия одного из каменных ангелов,
охранявших главный вход на освященную землю. Он был одет в черное, и только
глаза отличали его от сотен статуй за прутьями ограды. У него не дрогнула ни
одна ресница, пока расстояние между нами не сократилось до пары метров и я, не
зная, как себя вести, не помахал ему рукой. Было холодно, и ветер нес запах
извести и серы.
— Случайные приезжие наивно думают, что в этом городе
всегда жарко и солнечно, — промолвил патрон. — Но я полагаю, что
древняя душа Барселоны, темная и тревожная, рано или поздно просто обязана
найти отражение в небесах.
— Вам следовало бы издавать туристические путеводители
вместо религиозных текстов, — подал я идею.
— Результат получится таким же. Что значат в наши дни
мир и спокойствие? Как ваши успехи? Вам есть чем меня порадовать?
Я расстегнул пиджак и протянул ему сложенную пополам пачку
бумаги. Мы зашли на территорию кладбища в поисках приемлемого укрытия от дождя.
Патрон остановил выбор на старом мавзолее с куполом, опиравшимся на мраморные
колонны и окруженном ангелами с заостренными лицами и слишком длинными
пальцами. Мы сели на холодную каменную скамью. Патрон одарил меня характерной
хищной улыбкой и подмигнул. Желтые поблескивающие зрачки сузились до черных точек,
в которых я видел отражение своего лица, бледного и внешне бесстрастного.
