— Так написано в объявлении. Что вы хотели?
— Два билета первого класса на дневной поезд до Парижа.
— На сегодня?
— Если вас не затруднит.
На оформление билетов кассир потратил почти пятнадцать
минут. Завершив свой капитальный труд, он неохотно выложил билеты на стойку.
— Отправление в час. Четвертая платформа. Не
опаздывайте.
Заплатив, я продолжал стоять у кассы и был награжден
враждебным испытующим взглядом.
— Что-то еще?
Я улыбнулся и покачал головой, и служащий, воспользовавшись
моментом, захлопнул окошечко кассы у меня перед носом. Я повернулся и пересек
зал, сверкавший чистотой милостью уборщика, который издали помахал мне рукой и
пожелал bon voyage.
[53]
Здание на улице Фонтанелла, где находилось центральное
отделение Испано-колониального банка, больше всего напоминало храм.
Величественная колоннада предваряла неф, вдоль которого рядами выстроились
скульптуры. Неф простирался вдаль, завершаясь вереницей высоких окон, в
ансамбле создававших подобие алтаря. У стен с обеих сторон стояли дубовые столы
и мягкие кресла. И все это хозяйство находилось на попечении небольшой армии
финансовых инспекторов и служащих, безупречно одетых и вооруженных арсеналом
сердечных улыбок. Я снял со счета четыре тысячи франков наличными и получил
подробные инструкции, как пользоваться депозитом в филиале, открытом банком на
пересечении rue де Ренн и boulevard Распай в Париже, неподалеку от гостиницы,
где хотела поселиться Кристина. Положив в карман кругленькую сумму, я
откланялся, не слушая увещеваний клерка о том, как опасно ходить по улицам,
имея при себе целое состояние.
Солнце поднималось по голубому небосводу, переливавшемуся
радужными оттенками, и свежий ветер был пропитан запахом моря. Я шел легко,
будто избавившись от непосильного бремени: в глубине души затеплилась надежда,
что город решил отпустить меня с миром. На бульваре Борн я задержался, чтобы
купить цветов Кристине — букет белых роз, перевязанный красной ленточкой. Я
взлетел по лестнице, перескакивая через ступеньки, с широкой улыбкой на лице,
окрыленный уверенностью, что этот день положит начало новой жизни. Прекрасной
жизни, которую я рисовал в своем воображении, осознавая, что она никогда не
станет явью. Я собирался открыть дверь, но как только вставил ключ в замочную
скважину, дверь подалась. Она была не заперта.
Я толкнул дверь и вошел. В доме царила тишина.
— Кристина?
Положив цветы на консоль в прихожей, я заглянул в спальню.
Кристины там не оказалось. По коридору я добежал до галереи. Никаких следов ее
присутствия. Я остановился у подножия лестницы в кабинет и крикнул снизу:
— Кристина!
Мой голос вернулся эхом. Пожав плечами, я взглянул на часы,
стоявшие в одном из библиотечных шкафов в галерее. Было без малого девять утра.
Я подумал, что Кристина вышла за покупками. Избалованная образом жизни на
Педральбес, где обязанность следить за дверями и замками возлагалась на слуг,
она оставила дверь открытой. Я решил, пока дожидаюсь Кристину, полежать на
диване в галерее. Солнце вливалось сквозь окна — чистое и ослепительное зимнее
солнце, — навевая негу. Я смежил веки и стал размышлять, что мне нужно
взять с собой из багажа. Я полжизни провел в окружении всех этих вещей и теперь,
когда предстояло с ними распроститься, не мог составить даже коротенький список
самых необходимых предметов. Постепенно, сам того не осознавая, убаюканный
теплыми лучами солнца и робкими надеждами, я безмятежно заснул.
Проснувшись, я посмотрел на часы в библиотеке. Они
показывали половину первого дня. До отправления поезда оставалось всего
полчаса. Я стремительно вскочил и помчался в спальню.
— Кристина?
На сей раз я обследовал весь дом, комната за комнатой, и
наконец поднялся в кабинет. Там было пусто, но мне почудился странный запах,
витавший в комнате. Пахло фосфором. В воздухе повисло еле заметное кружево
голубоватых нитей дыма, пойманное в ловушку света, падавшего из окна. Я
прошелся по кабинету и обнаружил на полу две горелые спички. Охваченный
внезапной тревогой, я бросился к кофру. Опустившись на колени, я поднял крышку
и вздохнул с облегчением. Папка с рукописью лежала на месте. Я собирался
захлопнуть кофр, как вдруг заметил, что бант, которым были завязаны красные
тесемки на папке, распущен. Я схватил папку и открыл. Проверив содержимое, я
убедился, что ничего не пропало. Я снова закрыл папку, завязав ее теперь
двойным узлом, и бросил обратно в кофр. Закрыв его, я опять спустился вниз. В
галерее я сел в кресло, повернутое к длинному коридору, который вел к входной
двери, и приготовился ждать. Минуты безжалостно утекали в небытие.
Постепенно смысл происходящего стал проникать в сознание, и
все вокруг поплыло. Желание верить и доверять обернулось горечью и
разочарованием. Вскоре я услышал, как колокола церкви Санта-Мария бьют два
часа. Поезд на Париж уже ушел, а Кристина так и не появилась. И тогда я понял
окончательно, что она ушла, и то короткое время, что мы провели вместе, было
всего лишь миражом. Я посмотрел в окно. Яркий солнечный день больше не
окрашивался радужными тонами. Я рисовал в воображении картину, как она
возвращается на виллу «Гелиос» в надежные объятия Педро Видаля. Я чувствовал,
как постепенно от гнева закипает кровь, и посмеялся над собой и своими нелепыми
надеждами. Я сидел, не в силах пошевелиться, и смотрел, как город тускнеет с
наступлением сумерек и удлиняются тени на полу кабинета. Я встал и подошел к
окну. Открыв его настежь, я высунулся наружу. Подо мной зияла пропасть.
Достаточно глубокая пропасть, чтобы раздробить кости, превратив их в кинжалы,
пронзающие плоть, и погасить искру жизни в луже крови в патио. Я размышлял,
будет ли боль такой ужасной, как мне представлялось, и хватит ли силы удара,
чтобы оглушить все чувства и подарить быструю и необратимую смерть.
И вдруг послышались удары в дверь. Один, второй, третий.
Громкие и настойчивые. Я повернулся, еще не освободившись до конца от
наваждения. Постучали снова. Кто-то ломился в дверь. Сердце чуть не выпрыгнуло
у меня из груди, и я ринулся вниз по лестнице, не сомневаясь, что вернулась
Кристина, что произошло непредвиденное и она просто задержалась. И мои жалкие,
презренные, злобные измышления абсолютно беспочвенны, и, несмотря ни на что,
сегодняшний день все-таки был первым днем обетованной жизни. Я подбежал к двери
и распахнул ее. Она стояла там, в полумраке, одетая во что-то белое. Я рванулся
обнять ее, но потом увидел лицо, залитое слезами, и осознал, что эта женщина не
Кристина.
— Давид, — прошептала Исабелла дрожащим
голосом. — Сеньор Семпере умер.
Действие третье. Игра ангела
1
Уже стемнело, когда мы подошли к книжной лавке. Золотистое
сияние потеснило сизую ночную тень у дверей «Семпере и сыновья», где собралось
около сотни человек, державших в руках горящие свечи. Одни молча плакали, другие
переглядывались, не находя слов. Некоторых я узнал в лицо. Это были друзья и
покупатели Семпере, люди, кому старый библиофил дарил книги, читатели,
пристрастившиеся к чтению с его подачи. По мере того как скорбная новость
распространялась по кварталу, армия друзей и читателей увеличивалась. Никто не
мог поверить, что сеньор Семпере умер.
