Я осознала серьезность происходящего только тогда, когда уже
не было пути назад. Но в глубине души я надеялась, что ты потеряешь наш след и
забудешь навсегда о Хулиане. Я хотела верить, что судьба — твоя, а не наша —
будет хранить тебя и не позволит зайти слишком далеко. Жизнь научила меня
никогда не терять надежды, но и не слишком полагаться на нее. Надежда жестока и
тщеславна, и у нее нет совести. Фумеро уже давно дышит мне в затылок, зная, что
рано или поздно я попаду в его сети. Он не спешит, и поэтому поведение его
кажется непостижимым. Он живет ради мести. Это месть себе и другим. Если он не
будет мстить, он исчезнет, растворится в воздухе. Фумеро чувствует, что ты и
твои друзья приведете его к Хулиану. Он знает, что за пятнадцать лет я
исчерпала все свои силы и возможности. Все эти годы он наблюдал, как я медленно
умираю, и ждал подходящего момента, чтобы нанести последний удар. Я всегда
знала, что он убьет меня. Теперь этот миг уже близок. Если со мной что-нибудь
случится, мой отец передаст тебе эти страницы. Я каждый день прошу Бога, с
которым пути мои никогда не пересекались, чтобы он не позволил тебе их
прочесть, хотя знаю, что, вопреки моему желанию и тщетным надеждам, моя судьба
— рассказать тебе эту историю. А твоя судьба, хотя ты еще так молод и невинен,
дать этой истории свободу, ей и всем нам.
Если ты сейчас читаешь эти строки, ставшие для меня
настоящей тюрьмой памяти, это означает, что я уже не смогу попрощаться с тобой,
как всегда мечтала, не смогу попросить у тебя прощения за всех нас, особенно за
Хулиана. Когда меня уже не будет рядом, береги его, Даниель. Я знаю, что ни о
чем не имею права просить тебя, но все же прошу: береги и себя тоже. Возможно,
исписав столько страниц, я наконец-то поверила, что ты стал моим другом, моей
единственной и настоящей надеждой. У меня в памяти отпечаталась одна фраза из
романа Хулиана, эта фраза всегда была мне особенно близка: «Пока нас помнят, мы
живы». Еще до того, как я встретила Хулиана, я уже знала его. Сейчас я
чувствую, что знаю и тебя. Знаю и доверяю как никому. Помни меня, Даниель. Хотя
бы иногда, хотя бы украдкой — вспоминай, ладно? Не позволяй мне уйти.
Нурия Монфорт
Тень ветра. 1955
1
Забрезжило утро, когда я дочитал рукопись Нурии Монфорт. Это
была моя история. Наша история. В затерянных в прошлом следах Каракса я узнавал
свои уже невозвратимые следы. Снедаемый беспокойством, я метался по комнате как
раненый зверь. Все мои сомнения, подозрения и страхи казались теперь такими
мелкими, незначительными. Я страшно устал, меня терзали угрызения совести и
страх, но я больше не мог оставаться здесь, скрываясь от последствий всего
того, что натворил. Надев пальто, я сунул сложенную вдвое рукопись в карман и
бегом спустился по лестнице. Выйдя из подъезда, я заметил, что пошел снег. Небо
рассыпалось медленно падающими искрящимися хлопьями, которые таяли у меня на
губах. Я ускорил шаг. На площади Каталонии не было ни души, только в самом
центре стоял седовласый старик в громоздком сером пальто. Кто это был —
ангел-дезертир?.. Этот владыка рассвета стоял, устремив взгляд в небо, и тихо
смеялся, тщетно пытаясь поймать снежинки рукой. Когда я поравнялся с ним,
старик посмотрел на меня и серьезно улыбнулся, словно знал, что творилось у
меня на душе. У него были золотистые глаза, сверкавшие, как волшебные монетки
на дне колодца.
— Удачи, — послышалось мне.
Без конца повторяя про себя его благословение, я почти
бежал, моля небеса, чтобы не было слишком поздно и чтобы Беа, та Беа из моей
истории, все еще ждала меня.
Задыхаясь от бега, почти не чувствуя горла, обожженного
холодом, я наконец добрался до дома, где жило семейство Агилар. У подъезда,
прислонившись спиной к двери, стоял дон Сатурно Мольеда, консьерж и, по рассказам
Беа, тайный поэт-сюрреалист. Дон Сатурно, закутанный в несколько шарфов, в
высоких сапогах, с метлой в руке, вышел полюбоваться снежным спектаклем.
— Перхоть Господа, — произнес он, зачарованно
глядя на снегопад, видимо черновую строку очередного стихотворения.
— Я к сеньорам Агилар, — торжественно объявил я.
— Всем известно: кто рано встает, тому Бог подает, но
вы, молодой человек, словно хотите попросить у него повышенную стипендию.
— Дело очень срочное. Меня ждут.
— Отпускаю тебе твои грехи, — возгласил он, жестом
благословляя меня.
Я бросился вверх по ступенькам. Поднимаясь, я с тревогой
взвешивал свои возможности. Если повезет, мне откроет одна из горничных, в этом
случае я не стану с нею церемониться и ворвусь в квартиру, как бы она ни
пыталась меня удержать. Если повезет меньше, а это весьма вероятно в такой
ранний час, откроет отец Беа. Мне хотелось верить, что дома, во всяком случае
до завтрака, он не ходит вооруженным. Я на секунду замер перед дверью, переводя
дыхание и собираясь с мыслями, подыскивая слова, которые, как назло, не
находились. В конце концов это уже не имело значения. Я решительно взялся за
ручку дверного молотка и громко постучал. Через несколько секунд я постучал
снова, потом еще и еще, не чувствуя, как бешено колотится сердце, а по лицу
струится холодный пот. Когда дверь наконец распахнулась, я все еще держал
дверной молоток в руке.
— Что тебе нужно?
Передо мной стоял мой старый приятель Томас, сверля меня
холодным, полным скрытой ярости взглядом.
— Я пришел к Беа. Можешь избить меня, если хочешь, но я
не уйду отсюда, не поговорив с ней.
Томас смотрел на меня, не мигая. Я судорожно сглотнул,
чувствуя, что он готов разорвать меня на части прямо сейчас, без предисловий.
— Моей сестры нет дома.
— Томас…
— Беа ушла.
В его голосе слышались отголоски боли и одиночества, которые
он тщетно пытался скрыть под маской гнева.
— Ушла? Но куда?
— Я надеялся услышать это от тебя.
— От меня?!
Не обращая внимания на сжатые кулаки и угрожающее выражение
лица Томаса, я ворвался в квартиру.
— Беа!!! — кричал я. — Беа, это я, Даниель!
Добежав до середины коридора, я остановился. Пустой дом
гулким презрительным эхом отразил звук моего голоса. Никто не вышел на мои
крики: ни сеньор Агилар, ни его супруга, ни слуги.
— Я же сказал тебе: здесь никого нет, — прозвучал
за моей спиной голос Томаса. — А теперь убирайся отсюда и никогда больше
не возвращайся. Мой отец поклялся убить тебя, и я ему мешать не намерен.
— Ради бога, Томас, где твоя сестра?
Он смотрел на меня так, будто не знал, плюнуть ли мне в лицо
или пройти мимо.
— Беа ушла из дома, Даниель. Родители уже два дня как
безумные разыскивают ее по всему городу. Полиция тоже.
— Но…
— В ту ночь, когда она вернулась от тебя, отец уже ждал
ее. Он надавал ей столько пощечин, что разбил ей губы в кровь, но ты не
волнуйся, она не назвала твоего имени. Ты не стоишь моей сестры.
