Эта жуткая сцена разыгралась перед моими глазами буквально
за несколько секунд. Страх словно парализовал меня, я не мог двинуться с места,
в голове была страшная пустота. Каракс обернулся и пронзил меня взглядом. Я не
мог оторвать глаз от его лица, и, кажется, мне удалось мысленно воссоздать те
утраченные черты, которые я столько раз представлял себе, рассматривая старые
фотографии и слушая забытые истории.
— Уведи отсюда Беатрис, Даниель. Она знает, что нужно
делать. Не оставляй ее. Не позволяй никому отнять ее у тебя. Никому и никогда.
Береги ее, береги больше, чем собственную жизнь.
Я хотел ему что-то сказать, но внезапно увидел, как Фумеро,
схватившись за рукоятку ножа, торчащую из его кисти, резким движением вырвал
лезвие и, корчась от боли, рухнул на колени, прижимая к себе раненую, залитую
кровью руку.
— Уходи отсюда, — процедил Каракс.
Лежа на полу, Фумеро не отрывал от нас взгляд, ослепленный
ненавистью, сжимая в левой руке окровавленный нож. Каракс медленно пошел на
него. Я услышал за дверью торопливые шаги и понял, что Паласиос, услышав
выстрелы, спешит на помощь своему шефу. Прежде чем Каракс успел вырвать у
Фумеро нож, Паласиос с пистолетом в руке ворвался в библиотеку и направил
оружие на Хулиана.
— Назад! — приказал он.
Он окинул быстрым взглядом Фумеро, который с трудом пытался
встать на ноги, потом посмотрел на нас: сначала на меня, затем на Каракса. В
его глазах я заметил страх и сомнение.
— Я сказал: назад!
Каракс замер, затем отступил на несколько шагов. Паласиос
остекленевшим взглядом следил за нами, пытаясь найти какой-нибудь выход из
ситуации. Потом повернулся ко мне:
— Ты, убирайся отсюда! Все это тебя не касается. Давай,
быстро!
Я секунду поколебался, но Каракс, молча, согласно кивнул.
— Из этой комнаты никто не выйдет! — раздался
резкий голос Фумеро. — Паласиос, дайте мне ваш револьвер!
Паласиос не двинулся с места.
— Паласиос! — повторил Фумеро, требовательным
жестом протягивая к нему окровавленную руку.
— Нет, — пробормотал тот, сжав зубы.
Обезумевшие глаза Фумеро налились яростью и презрением. Он
подбежал к Паласиосу, вырвал у него оружие и оттолкнул к стене. Встретив взгляд
Паласиоса, я понял, что сейчас произойдет. Фумеро медленно поднял револьвер.
Его рука дрожала, и сталь, залитая кровью, поблескивала в темноте. Каракс
попятился назад, стараясь скрыться в тени, но было уже поздно: ствол револьвера
следовал за ним. Внезапно я почувствовал, как мышцы моего тела напряглись,
охваченные необъяснимым бешенством. Я увидел искаженное гримасой смерти лицо
Фумеро, он улыбался такой знакомой мне улыбкой, полной безумия и ненависти,
проводя языком по верхней губе. Эта улыбка подействовала на меня, как пощечина.
Паласиос молча отрицательно покачал головой, но это меня не остановило. В
центре комнаты неподвижно стоял Каракс, ожидая смертельного выстрела.
Фумеро меня не видел. В тот момент для него существовали
только Каракс и его собственная окровавленная рука, сжимавшая револьвер. Одним
прыжком я бросился на него. Я почувствовал, как мои ноги отрываются от земли,
но не ощутил момента приземления. Все вокруг словно застыло в воздухе. Где-то
вдалеке я услышал звук выстрела, негромкий, как эхо уходящей грозы. Боли не
было, только вспышка перед глазами. Пуля прошла сквозь ребра, с невероятной
силой отбросив меня на несколько метров в пустоту. Я не почувствовал, как
рухнул на пол, мне только показалось, что стены вдруг наклонились, а потолок с
бешеной скоростью стал опускаться вниз, словно торопясь раздавить меня.
Чья-то рука поддерживала мою голову, я увидел лицо Каракса,
склонившееся надо мной. Теперь в моих глазах он был именно таким, каким я
всегда представлял его, словно пламя пожара не уничтожило его лицо. В его
взгляде читался страх, но я не понимал почему. Я видел, как он кладет руку мне
на грудь, и спрашивал себя, что это за теплая жидкость стекает с его пальцев.
Вдруг я ощутил страшный огонь, обжигавший меня изнутри. Я хотел закричать, но
смог издать только слабый хрип, захлебнувшись теплой кровью. Рядом с собой я
увидел полное раскаяния лицо Паласиоса. Я поднял глаза и наконец увидел и ее.
Беа медленно шла к нам, в ее глазах плескался ужас, молча, качая головой, она
дрожащими руками прикрывала рот. Я хотел отослать ее, но невыносимый холод
сковал меня, постепенно разливаясь по всему телу.
За дверью, спрятавшись, стоял Фумеро. Беа не заметила его.
Когда Каракс вскочил, а Беа оглянулась, дуло револьвера инспектора уже уперлось
ей в лоб. Паласиос бросился к Фумеро, пытаясь остановить его, но опоздал. Хулиан
Каракс уже навис над Фумеро, выкрикивая имя Беа. Комнату заполнил оглушительный
звук выстрела. Пуля попала в правую руку Каракса. Секунду спустя человек без
лица, словно карающий демон, обрушился на инспектора полиции. Я приподнялся и
увидел, что Беа, невредимая, бежит ко мне. Невидящим взглядом я попытался найти
Каракса, но его уже не было в комнате. Вместо Хулиана Каракса возникла фигура
Лаина Кубера, того самого Кубера, которого я научился бояться столько лет
назад, читая о нем в романах Хулиана. Когти Кубера впились в глаза Фумеро и
потащили его за собой. Я видел, как содрогалось в конвульсиях тело инспекторa,
покуда Кубер безжалостно волок его к входной двери, как его колени бились о
мрамор ступеней, а снег залеплял ему лицо, как безликий монстр схватил его за
шею и, подняв над головой, словно тряпичную куклу, швырнул в замерзший фонтан,
как рука ангела вонзилась Фумеро в грудь и пробила ее насквозь и его проклятая
душа покидала это жалкое тело и черными кровавыми слезами истекала на ледяную
зеркальную гладь, пока его веки вздрагивали, а истерзанные глаза стекленели,
покрываясь изморозью и трескаясь, как кусочки льда.
Только тогда я снова, обессиленный, опустился на пол.
Темнота вдруг вспыхнула ярким белым светом, а лицо Беа уплывало куда-то в
туманной дымке. Я закрыл глаза, ощущая ее руки на моем лице, слыша ее голос,
умоляющий Господа не забирать меня, шепчущий, что она меня любит, что она не
позволит, никогда не позволит мне уйти. Помню, как я погружался в этот холодный
мираж света, и меня охватил странный покой, забрав с собой боль и огонь,
медленно пожиравший меня изнутри. Я видел самого себя, старика, идущего по
улицам Барселоны за руку с Беа, видел своего отца и Нурию Монфорт, кладущих
белые розы на мою могилу, видел Фермина, рыдающего в объятиях Бернарды, и моего
старого друга Томаса, онемевшего от горя. Я смотрел на них, как смотрят на
незнакомцев из окна уносящегося на огромной скорости поезда. Именно тогда я,
почти не сознавая этого, вспомнил лицо своей матери, которое затерялось в
далеком прошлом и сейчас, словно забытая газетная вырезка, выскользнуло из
страниц книги. Только свет этого лица озарял мне путь в моем последнем
путешествии. Путешествии в вечность.
Post mortem. 27 ноября 1955
Комната была белая, на стенах ее солнечный свет соткал невесомые
холсты и прозрачные занавески. За окном открывалась бесконечная синева моря.
Возможно, однажды кто-то захочет переубедить меня в этом, говоря, что из
клиники Корачан не видно моря, что ее палаты вовсе не белые и что море в том
ноябре напоминало холодную и враждебную серо-свинцовую лужу, что на той неделе
снег шел каждый день, похоронив солнце и всю Барселону под метровым ледяным
слоем, и что даже Фермин, неисправимый оптимист, был уверен, что я снова умру.
