Антони Фортунь верил, что с Божьей помощью сможет стать
лучше, чем его собственный отец. Но рано или поздно его кулаки вновь
обрушивались на Софи, и со временем Фортунь принял как нечто непреложное эту
данность: раз она не может вполне принадлежать ему как супруга, он будет
владеть ею, как палач своей жертвой. Так семья Фортунь прожила долгие годы,
заставив замолчать собственные сердца и души, пока, наконец, от
продолжительного безмолвия они не позабыли все слова, выражающие истинные
чувства и не превратились в чужаков, живущих под одной крышей, — с ними
случилось то, что случается во многих семьях, населяющих этот огромный город.
Было уже почти три часа, когда я вернулся в лавку. Войдя, я
поймал на себе полный сарказма взгляд Фермина, устремленный с высоты приставной
лестницы, на которой он стоял, наводя блеск на собрание «Национальных эпизодов»
славного дона Бенито.
[39]
— Да я просто не верю своим глазам! А мы-то уж думали,
вы отправились в Америку на поиски лучшей жизни.
— Я задержался по дороге. А где отец?
— Раз уж вы не явились вовремя, он сам отправился
разносить оставшиеся заказы. Он поручил передать вам, что сегодня вечером едет
в Тиану
[40]
оценивать частное собрание книг одной вдовы. Ваш
отец из тех, кто сражает таких клиентов наповал без единого слова. Он сказал,
чтобы вы его не ждали и сами закрыли лавку.
— Он сердится?
Фермин покачал головой, спускаясь с лестницы с кошачьей
ловкостью.
— Разумеется, нет. Ваш отец просто святой. Кроме того,
он был очень доволен, узнав, что вы обзавелись невестой.
— Что?
— Ну и плут же вы, так долго скрывали. И ведь что за девушка,
слушайте, один ее взгляд способен парализовать уличное движение! И вся такая
утонченная, воспитанная. Сразу видно, ходила в хорошую школу, хотя во взгляде
есть что-то порочное… Знаете, если бы мое сердце не было похищено Бернардой… Да
ведь я вам еще не рассказал о нашем ужине… Вы только послушайте, искры летели,
искры… Будто в ночь Святого Хуана…
[41]
— Фермин, — оборвал его я. — О чем, черт
возьми, вы тут говорите?
— О вашей невесте.
— Нет у меня никакой невесты, Фермин!
— Ладно, сейчас вы, молодежь, называете это по-другому,
«герлфренд» или там…
— Фермин, можно еще раз и сначала? О чем вы?
Фермин Ромеро де Торрес озадаченно посмотрел на меня,
продолжая жестикулировать на сицилийский манер сложенными щепотью пальцами
руки.
— Так вот. Сегодня вечером, час или полтора назад, к
нам в лавку зашла юная особа и спросила вас. Ваш отец и ваш покорный слуга, мы
оба при том присутствовали, и, отбросив все сомнения, я вас могу заверить, что
девушка совсем не была похожа на привидение. Я могу вам описать даже ее запах:
вроде лаванды, только более сладкий. Ну просто как свежеиспеченная сдобная
булочка.
— Так значит, это булочка вам сказала, что она моя
невеста?
— Ну, прямо не сказала, но улыбнулась как-то между
прочим, словом, вы меня понимаете, и сказала, что ждет вас в пятницу вечером.
Нам с вашим отцом все это показалось очевидным как дважды два.
— Беа… — прошептал я.
— Эрго: она существует! — обрадовался Фермин.
— Да, но она не моя невеста.
— Тогда не понимаю, чего вы ждете.
— Она — сестра Томаса Агилара.
— Вашего друга-изобретателя?
Я кивнул.
— Тем более. Да будь она хоть сестра Хиля Роблеса,
[42]
девушка — просто прелесть. Я бы на вашем месте не терялся.
— У Беа есть жених, младший лейтенант. Он сейчас на
действительной службе.
Фермин с раздражением вздохнул:
— Значит, вот как, и тут эта армия, язва на теле
общества, племенной редут обезьяньего братства. Тем лучше, потому что так вы
сможете с чистой совестью наградить его орденом рогоносца.
— Да вы бредите, Фермин! Беа выйдет за него, когда он
вернется.
Фермин хитро улыбнулся:
— Ну, это еще как посмотреть. Мне почему-то кажется,
что она за него не выйдет.
— Вы-то откуда знаете?
— О женщинах и других мирских делах я знаю поболе
вашего, уж вы поверьте. Как учит доктор Фрейд, женщина всегда желает прямо
противоположное тому, о чем думает или говорит, и это, если хорошенько
подумать, не так уж и страшно, ведь мужчина, как говорит Перогрульо,
[43]
напротив, подчиняется только голосу плоти или желудка.
— Не морочьте мне голову вашими сентенциями, Фермин.
Если хотите что-то сказать, говорите прямо и покороче.
— Ладно, подвожу итог всему вышесказанному: девочка
выглядела вовсе не так, словно собирается выйти за этого вашего героя.
— Да что вы? И как же она выглядела?
Фермин пододвинулся ко мне с заговорщицким видом.
— Похоже, в ней есть нездоровое любопытство, —
заключил он, загадочно поднимая бровь. — И заметьте, я говорю это как
комплимент.
Фермин, как всегда, попал в самую точку. Побежденный, я
попытался перебросить мяч на его сторону.
— Кстати, о нездоровом любопытстве, расскажите-ка мне о
Бернарде. Удалось вам сорвать поцелуй?
— Обижаете, Даниель! Хочу напомнить: вы говорите с
профессиональным соблазнителем, а что до поцелуев, так это оставим любителям и
новичкам. Настоящую женщину нужно завоевывать постепенно. Это вопрос чистой
психологии, как красивый финал в корриде.
— Значит, она оставила вас с носом.
— Фермина Ромеро де Торреса не оставит с носом даже сам
Пиноккио. Дело в том, что мужчина, если вернуться к доктору Фрейду и выразиться
фигурально, нагревается как лампочка: включили — докрасна, выключили — снова
остыла. Женщина же, и это доказано наукой, нагревается как утюг, понимаете? На
медленном огне, постепенно, как хорошая эскуделья.
[44]
Но уж
если нагрелась как следует, этот жар никто не остудит. Как домны Бискайи.
[45]
