— Мне только до дома тридцать два, — сказал я
кондуктору, улыбаясь своей самой приветливой улыбкой.
— Да хоть на край света, мне-то что, — возразил он
с безразличием в голосе. — Билеты здесь оплачивают даже солдаты Господа
нашего. Или раскошеливайся, или пошевеливайся. Ну, за рифму я, понятно, с вас
денег не возьму.
Монахи-францисканцы, в сандалиях на босу ногу и коричневых
рясах из мешковины, дружно закивали, в качестве доказательства демонстрируя мне
розовые билеты.
— Ну, тогда я лучше сойду, — сказал я. — У
меня нет мелких денег.
— Как хотите. Но только подождите до следующей
остановки, не хватало мне, чтобы вы попали под колеса.
Трамвай двигался едва ли не со скоростью пешехода, скользя
по тени деревьев, вдоль стен и садов, похожих на замки особняков, где, как мне
казалось, так приятно было бы побродить среди статуй, фонтанов, конюшен и
скрытых от посторонних взоров часовен. Высунувшись из окна, я различил вдали
силуэт «Эль Фраре Бланк», такой четкий на фоне деревьев. Доехав до угла улицы
Романа Макайя, трамвай замедлил ход и плавно остановился. Водитель позвонил в
колокольчик, и кондуктор строго взглянул на меня:
— Эй, хитрец, поторопитесь, вот он, дом тридцать два,
прямо здесь.
Я вышел, а голубой трамвай медленно растворился в тумане. Я
перешел через дорогу и оказался у самой резиденции семьи Алдайя. Кованые
решетки ворот, увитые плющом, почти скрывала густая листва. В резных железных
переплетениях угадывалась маленькая наглухо запертая калитка. Вверху решетки,
словно свернувшиеся кольцом черные железные змеи, проступали цифры «32». Я хотел
было заглянуть внутрь и рассмотреть дом, но с улицы едва были видны лишь
очертания выступов и сводов темной башни. Из замочной скважины калитки, как
кровь, сочилась ржавчина. Присев на корточки, я попытался сквозь это отверстие
взглянуть на внутренний двор, но смог увидеть лишь густые заросли сорной травы
и беспорядочно разросшегося кустарника, и что-то еще, показавшееся мне фонтаном
или прудом, откуда поднималась рука, указывая в небо. Мне понадобилось
несколько мгновений, чтобы понять, что рука была мраморная и что в глубине
фонтана виднелось еще много каменных силуэтов, которые я не смог хорошо
рассмотреть. Чуть дальше, в зарослях, виднелась полуразрушенная мраморная
лестница, засыпанная мусором и палой листвой. Богатство и слава семьи Алдайя
много лет назад покинули этот мрачный дом. Теперь это место превратилось в
гробницу.
Сделав несколько шагов вдоль ограды, я свернул за угол,
чтобы получше рассмотреть южное крыло дома. Отсюда открывался вид на одну из
башен особняка. В то же мгновение краем глаза я заметил тощую фигуру человека в
голубом халате, который размахивал метлой, терзая груду сухой листвы на
тротуаре. Он смотрел на меня с некоторым подозрением, и я предположил, что это
привратник одного из соседних владений. Я широко улыбнулся ему, как умеют
улыбаться лишь те, кто много часов провел за прилавком.
— Доброе утро, — приветливо начал я. — Вы
случайно не знаете, как долго дом Алдайя стоит запертым?
Он посмотрел на меня так, словно я спросил его о квадратуре
круга, а потом задумчиво потер подбородок пальцами, желтоватый цвет которых
демонстрировал пристрастие их владельца к сигаретам без фильтра. Я тут же
пожалел, что не захватил с собой пачку сигарет, чтобы снискать расположение
привратника. Я даже пошарил в карманах куртки в поисках подношения, которое
обеспечило бы мне его благосклонность.
— Да уж лет двадцать — двадцать пять, — сказал
привратник смиренным голосом человека, против своей воли обреченного всю жизнь
находиться в услужении.
— А вы сами давно здесь?
Привратник кивнул:
— Давненько, почитай с двадцатого служу у господ
Миравель.
— А вы не знаете, что стало с семьей Алдайя?
— Ну, вы, верно, слышали, они почти все потеряли во
времена Республики, — сказал он. — Как говорится, что посеешь… Я
слышал кое-какие разговоры в доме хозяев, сеньоры Миравель прежде водили дружбу
с Алдайя. Говорят, их старший сын, Хорхе, уехал за границу, в Аргентину. У них
там фабрики были или что-то в этом роде. Очень богатые были люди, очень.
Эти-то, даже падая, встают на ноги. У вас, случайно, не найдется сигаретки?
— Нет, к сожалению, но могу предложить леденец «Сугус»,
я где-то слышал, что никотина в нем столько же, сколько в одной сигарете
«Монтекристо», и к тому же куча витаминов.
Привратник с некоторым сомнением посмотрел на меня, но все
же согласился. Я протянул ему лимонный «Сугус», которым как-то давным-давно
угостил меня Фермин. Я обнаружил конфету в подкладке кармана куртки и очень
надеялся, что она еще не прогоркла.
— Вкусно, — сказал, наконец, привратник, посасывая
липкий леденец.
— У вас во рту сейчас гордость национальной
кондитерской промышленности. Сам генералиссимус поглощает их как семечки. И все
же скажите, вы слышали когда-нибудь о дочери Алдайя, Пенелопе?
Привратник задумался, опершись на метлу, словно вставший на
ноги мыслитель Родена.
— Мне кажется, вы что-то перепутали. В семье Алдайя не
было дочери. Только сыновья.
— Вы уверены? Я слышал, году в 1919-м в этом доме жила
девушка, Пенелопа Алдайя, сестра Хорхе.
— Может быть, но я же вам сказал: я служу у господ с
1920-го.
— А кому теперь принадлежит особняк?
— Насколько мне известно, он все еще выставлен на
продажу, хотя поговаривают, что его скоро снесут и на этом месте построят
школу. По правде говоря, это лучшее, что они могут сделать: разрушить дом до
основания, и дело с концом.
— Почему вы так говорите?
Привратник посмотрел на меня так, будто решил доверить мне
тайну, и улыбнулся. Я заметил, что у него недоставало, по меньшей мере, четырех
верхних зубов.
— Эти Алдайя, у них там не все чисто, как говорят. Ну,
вы понимаете.
— Честно говоря, не очень. А что говорят?
— Разное. Странный шум и все прочее. Я-то, понятное
дело, не верю во все эти выдумки, но рассказывают, что не один смельчак,
забравшись в дом Алдайя, обмочил штаны со страха.
— Не хотите же вы сказать, что дом заколдован? —
сказал я, пытаясь сдержать улыбку.
— Смейтесь, смейтесь, но, как говорится, дыма без огня
не бывает…
— А вы сами что-нибудь видели?
— Видеть-то не видел, но слышал.
— Слышали? И что же?
— А вот был случай, несколько лет тому назад. Как-то
ночью я ходил в этот дом вместе с Жоанетом, это он настоял, понимаете? Сам-то я
что мог там забыть… Ну так вот, услышал я странные звуки внутри, вроде плач.
Привратник тут же изобразил звук, который так живо описывал.
Мне он показался сильно напоминающим завывания какого-нибудь чахоточного
больного, мурлыкающего веселые куплеты.
