— Фермин! — возопил мой отец.
Фермин прикусил язык и, спасаясь бегством, исчез за дверью.
Мерседитас осуждающе посмотрела ему вслед:
— Этот тип однажды втянет вас в историю, помяните мое
слово. Он же, по меньшей мере, анархист, масон и еврей. С таким-то носом…
— Не обращайте на него внимания. Ему лишь бы поспорить.
Мерседитас сердито покачала головой:
— Ну ладно, я вас оставляю, у меня столько дел
накопилось и так мало времени… Всего хорошего.
Мы почтительно склонились, а потом смотрели, как она
удаляется, гордо выпрямив спину и наказывая мостовую ударами каблучков. Отец
глубоко вздохнул, словно хотел вобрать в себя вновь воцарившийся покой. Дон
Анаклето побледнел, а во взгляде его сквозила осенняя грусть.
— Эта страна катится ко всем чертям, — произнес он
без своего обычного ораторского пафоса.
— Не падайте духом, дон Анаклето. Всегда было так, и у
нас, и везде. В мире вечно происходит что-то плохое, но когда это касается
кого-то близкого тебе, все представляется в черном свете. Вот увидите, Дон
Федерико скоро оправится, он гораздо сильнее, чем мы думаем.
Профессор лишь покачал головой.
— Это как морской прилив, знаете ли, — сказал он,
уже уходя. — Я имею в виду подобное варварство. Оно отступает, и ты
думаешь, что спасен, но все всегда возвращается, всегда… И мы, захлебываясь,
идем ко дну. Я это наблюдаю каждый день в школе. Боже мой! В классах сидят не
ученики, а самые настоящие обезьяны. Дарвин был наивным мечтателем, я вас
уверяю. Какая там эволюция, помилуйте! На одного здравомыслящего у меня целых
девять орангутангов.
Мы с отцом ограничились тем, что молча покивали в ответ.
Профессор попрощался и ушел, понурив голову, словно сразу лет на пять
состарился. Отец вздохнул. Мы переглянулись, не зная, что сказать. Я спрашивал
себя, следовало ли рассказать ему о визите Фумеро в нашу лавку. Ведь это
предупреждение нам, думал я. Знак. Для того чтобы продемонстрировать
серьезность своих намерений, Фумеро использовал бедного дона Федерико.
— Что с тобой, Даниель? Ты белый как мел.
Я вздохнул и, опустив глаза, рассказал ему о визите
инспектора и его угрозах. Отец молча слушал, стараясь совладать с яростью,
которую я читал в его глазах.
— Это я виноват, — сказал я. — Надо было
предупредить…
Отец покачал головой:
— Нет, Даниель. Ты не мог заранее знать, чем все
обернется.
— Но…
— Выброси это из головы. А Фермину ни слова.
Неизвестно, как он себя поведет, если узнает, что этот тип снова охотится на
него.
— Но должны же мы что-то делать.
— Удерживать Фермина от опасных шагов.
Я снова кивнул, не слишком разуверенный, и принялся за
работу, которую начал с утра Фермин, а отец вернулся к своей корреспонденции.
Время от времени он украдкой бросал на меня странные взгляды. Я старательно
делал вид, что этого не замечаю.
— Как все прошло вчера с профессором Веласкесом? Без
проблем? — спросил он, желая разрядить обстановку.
— Все в порядке. Он остался доволен книгами. Да, еще
обмолвился, что разыскивает издание писем Франко.
— «Матаморос». Это же апокриф… Мистификация Мадарьяги.
[54]
Что ты ему ответил?
— Что мы ее уже ищем и дадим ему ответ, самое позднее,
через две недели.
— Молодец. Поручим это дело Фермину и сдерем с
профессора втридорога.
Я кивнул, и мы оба продолжали делать вид, будто увлечены
нашими привычными делами. Но вот я вновь почувствовал на себе заинтересованный
взгляд отца. Начинается, подумал я.
— Вчера в лавку заходила очень милая девушка. Фермин
говорит, это сестра Томаса Агилара.
— Так и есть.
Отец покачал головой, словно желая сказать: «Надо же какие
совпадения бывают…» — и давая мне минутную передышку, прежде чем возобновить
атаку. На этот раз он сделал вид, будто внезапно вспомнил о чем-то важном:
— Кстати, Даниель: сегодня в лавке делать особо нечего,
так что, если хочешь, можешь быть свободен и заняться своими делами. Мне
кажется, в последнее время ты слишком много работаешь.
— Спасибо, я не устал.
— Ну, а я подумываю оставить здесь Фермина за главного
и сходить в «Лисео» с Барсело. Сегодня вечером дают «Тангейзера», он достал
несколько билетов в партер и пригласил меня за компанию.
При этом отец делал вид, будто увлечен своей
корреспонденцией. Актер он был никудышный.
— С каких пор тебе стал нравиться Вагнер?
Он пожал плечами:
— Как говорится, дареному коню… И потом, с Барсело уже
не важно, какую оперу слушаешь, ведь он все представление только и делает, что
комментирует игру актеров да критикует их костюмы и погоду. Кстати, он меня
часто спрашивает о тебе. Зашел бы ты к нему в магазин как-нибудь.
— Зайду на днях.
— Ну, значит, сегодня оставляем Фермина закрыть лавку,
а сами развлечемся немного, уже самое время. И если тебе нужны деньги…
— Папа, Беа не моя невеста.
— А кто говорит о невестах? Ты сам начал. В общем, если
понадобятся деньги, возьми немного из кассы, только не забудь оставить записку
Фермину, а то он перепугается, обнаружив недостачу.
Сказав это, отец с фальшиво-рассеянным видом скрылся в
подсобке, улыбаясь довольной улыбкой. Я взглянул на часы: половина
одиннадцатого. С Беа мы условились встретиться в пять в университетском
дворике, и день, казалось, обещал быть длиннее, чем «Братья Карамазовы».
Вернувшись из дома часовщика, Фермин сообщил, что целый
отряд добросердечных соседок уже несет круглосуточную вахту у постели бедного
дона Федерико, у которого доктор обнаружил три сломанных ребра, многочисленные
ушибы и жуткого размера разрыв заднего прохода.
— Бы что-нибудь ему купили? — спросил отец.
— Таблеток и мазей у них там столько, что впору хоть
аптеку открывать, поэтому я ограничился скромным букетом цветов, флаконом
одеколона и тремя бутылочками персикового сока «Фруко», столь любимого доном
Федерико.
— И правильно сделали. Потом скажете, сколько я вам
должен, — сказал отец. — Ну а сам-то он как?
— Лгать не буду, выглядит он ужасно. Как только я
увидел его, скрючившегося на кровати, стонущего и утверждающего, что хочет умереть,
во мне проснулись инстинкты убийцы, представляете? Я буквально вижу эту
картину: вот я, вооруженный до зубов, вхожу в криминальный отдел на Виа Лаетана
и разношу в щепки все вокруг, заодно перебив одного за другим как минимум
полдюжины этих молодчиков, начав, разумеется, с этого гнойного нарыва на теле
человечества — Фумеро.
