— Мы пока не можем знать точно, почему эта женщина вам
солгала, — сказал Фермин. — Но мы можем предположить, что, если она
так поступила в этой ситуации, она могла вести себя аналогичным образом, что,
скорее всего, так и было, и, вероятнее всего, так она поступала и в других
ситуациях.
Я растерянно вздохнул:
— Ну и что вы обо всем этом думаете, Фермин?
Фермин Ромеро де Торрес принял позу философа.
— Я скажу вам, что мы можем сделать. В ближайшее
воскресенье, если вы, разумеется, не против, мы как бы невзначай наведаемся в
школу Святого Габриеля и постараемся что-нибудь разузнать о происхождении
дружеских связей между Хулианом и тем пареньком, богачом…
— Алдайя.
— Точно. У меня большой опыт общения с духовенством, я
на этом руку набил, вот, посмотрите. Предполагаю, что виной тому моя физиономия
пройдохи-картезианца. Несколько льстивых слов, и они у меня в кармане.
— Вы так думаете?
— Дружище! Я вам гарантирую, нам все выложат, как на
блюде.
23
Всю субботу я провел словно во сне, застыв за прилавком и не
отрывая взгляда от двери, в ожидании, что вот-вот, как по волшебству, на пороге
появится Беа. Каждый раз, когда звонил телефон, я сломя голову бросался к нему,
вырывая трубку у отца или Фермина. После обеда, ответив на несколько десятков звонков
от покупателей, терзаемый неизвестностью, я почти смирился с мыслью, что мое
жалкое существование, как и существование всего мира, близятся к концу. Отец
уехал оценивать коллекцию книг в Сан Хервасио, и Фермин воспользовался
представившейся возможностью, чтобы преподать мне еще один из своих
многочисленных уроков о тайнах и перипетиях любовных интриг, опираясь на
собственный весьма обширный в делах сердечных опыт.
— Вы должны успокоиться, иначе заработаете камни в
печени, — посоветовал он. — Ухаживать за женщинами — все равно что
танцевать танго: сплошной абсурд и чистой воды фантазии да причуды. Но раз уж
мужчина вы, то инициатива должна исходить от вас.
Дело начинало приобретать неожиданно мрачный оборот.
— Инициатива? От меня?
— А вы как думали? Приходится чем-то платить за
преимущество справлять малую нужду стоя.
— Но ведь Беа ясно дала понять, что сама все скажет,
когда придет время.
— Bы совсем не разбираетесь в женщинах, Даниель. Держу
пари, что эта цыпочка сидит сейчас дома и с тоской смотрит в окно, будто дама с
камелиями, ожидая, что вы придете и спасете ее от этого деспота папаши, чтобы
увлечь в головокружительный водоворот страсти и греха.
— Вы уверены?
— Да это же чистая наука!
— А если она больше не хочет меня видеть?
— Послушайте, Даниель, женщины, за редким исключением,
вроде этой вашей соседки Мерседитас, гораздо умнее нас, мужчин. По крайней
мере, они более честны сами с собой насчет того, чего они хотят, а чего нет.
Другое дело, говорят они об этом всем вокруг или кому-то в частности, например,
самому счастливцу. Перед вами настоящая загадка природы, Даниель. Женщина — это
вавилонская башня и лабиринт Минотавра в одном лице. Стоит только позволить ей
задуматься — пиши пропало. Запомните хорошенько: горячее сердце и холодный
рассудок — вот главное правило кодекса настоящего соблазнителя.
Фермин как раз посвящал меня во все особенности и секреты
техники соблазнения прекрасного пола, когда звякнул колокольчик входной двери и
в лавку вошел мой друг Томас Агилар. Сердце чуть не выскочило у меня из груди.
Провидение по каким-то своим мотивам решило вместо Беа послать мне ее брата.
Вот он, роковой вестник, подумал я. Томас, казалось, был чем-то озабочен, и на
его хмуром лице застыло выражение некоторого смятения.
— Уж больно похоронный вид у вас, дон Томас, —
заметил Фермин. — Но вы по крайней мере выпьете с нами чашечку кофейку, не
так ли?
— He откажусь, — как всегда очень сдержанно сказал
Томас.
Фермин поспешил налить ему из своего термоса чашку какой-то
бурды, от которой подозрительно попахивало хересом.
— Что-нибудь случилось? — спросил я. Томас пожал
плечами.
— Все как всегда. Отец сегодня целый день дома и сильно
не в духе, поэтому я и решил выйти и немного проветриться.
Я судорожно сглотнул.
— Что это с ним?
— Поди узнай. Вчера Беа явилась домой далеко за
полночь. Отец, разумеется, не спал и ждал ее. Он был малость не в себе.
Впрочем, это его обычное состояние. Беа отказалась сообщить, где и с кем
провела все это время. Отец впал в бешенство. Он кричал как сумасшедший до четырех
утра, поливал ее грязью, клялся, что отправит в монастырь и даже пообещал
вышвырнуть на улицу к шлюхам, где ей, по его словам, самое место, если только
он узнает, что она беременна.
Фермин встревожено посмотрел на меня. Я почувствовал, как
пот, катившийся градом у меня по спине, вдруг стал на несколько градусов
прохладнее.
— Сегодня утром, — продолжал свой рассказ
Томас, — Беа закрылась в своей комнате и не выходила оттуда весь день.
Отец расположился в гостиной и уткнулся в свою «Абеце»,
[61]
включив на полную громкость радио, где как раз передавали сарсуэлы.
[62]
В антракте «Луисы Фернанды» я был вынужден уйти из дома, потому что почувствовал,
что начинаю сходить с ума.
— Должно быть, ваша сестра гуляла со своим
женихом, — язвительно предположил Фермин. — Это было бы вполне
естественно.
Я пнул его под прилавком ногой, но Фермин с кошачьей
ловкостью увернулся.
— Ее жених сейчас в армии, — уточнил Томас. —
Он приедет в отпуск через пару недель. Кроме того, когда Беа с ним, она
возвращается домой самое позднее в восемь.
— И у вас нет никаких соображений на тот счет, где была
ваша сестра и с кем?
— Он же сказал, что не знает, Фермин, — прервал его
я, пытаясь сменить тему разговора.
— А у вашего отца? — продолжал настаивать Фермин,
которому, казалось, все происходящее доставляло непередаваемое удовольствие.
— Нет, но он поклялся все выяснить и, когда узнает, кто
этот тип, переломать ему ноги и оторвать голову.
Я побелел как полотно. Фермин быстро налил мне чашку своего
пойла, и я проглотил ее одним глотком. На вкус оно напоминало теплый мазут.
Томас молча наблюдал за мной. Его взгляд был непроницаем, глаза потемнели.
